Стрелы Перуна

— Тише! А теперь пусть старшие назовут своих воев. Невольники зашептались. Названные присоединились к своим командирам. Споров не было: все понимали серьезность положения.

— Делаем так, — стал излагать Еруслан. — На лодии два дозорных. Один стоит на корме, другой — у выхода, на носу. Вон его тень броней отсверкивает...

Палуба только на одну треть покрывала корабль. У носа зиял проем с лесенками. Одна вела на носовую площадку, где всегда стоял дозорный, другая — прямо на палубу.

— ...Яз сначала осторожно поднимусь к дозорному, упокою его, — говорил Еруслан. — А потом пойду к кормовому веслу и поручкаюсь с другим греком. Как только трижды звякну железом, так все с веслами в руках подниметесь наверх и ударите по воям ромейским, покамест они спят. Не спутайте, где свой, где чужой. Да к тому времени уж и светать начнет.

— Да будет так! — шепотом, как клятву, выдохнули рабы.

— На трудное дело идем, братие. Не все к восходу солнышка живы останутся. Но выбирать нам не из чего: или смерть обручит нас с землей, или мы в битве обретем свободу!

— Веди нас в бой, Уруслан, — прошептали голоса. — Мы не отступим!

Между тем луна сместилась к западу. Пахнуло предутренним холодком.

— Ну, я пошел! — решительно выдохнул Еруслан.

— Помоги тебе Христос!

— Пусть аллах хранит тебя!

— Адонай даст тебе силы!

— Тенгри-хан, помоги ему!

— Перун, веди меня! — выдохнул русс и, стараясь не звякнуть цепями, скользнул к лестнице.

Сделав три легких шага по перекладинам, Еруслан остановился, прислушался. Часовой стоял над ним блестящим истуканом, до невольника доносилось ровное дыхание: катафракт безмятежно спал.

«В русские пределы пришел, успокоился», — сообразил Еруслан и осторожно повернул лицо к корме. Из-за каютки второго дозорного не было видно. Русс занес ногу на четвертую перекладину и... мгновенно застыл. От мачты отделилась тень человека, шагнула к борту.

— Бр-р-р! — донеслось оттуда. — И как эти скифы живут в таком холоде! Кха-кха!

Дозорный на носу не проснулся. Стоявший у борта оправился в воду, постоял немного и вернулся к месту ночлега, бормоча что-то себе под нос. Русс помедлил еще немного и стремительно скользнул к носовому мостику. Для исполинской силы русского могута даже этот рослый воин показался не сильнее барана. Чтобы не нашуметь случайно, Еруслан схватил дозорного за голову и резко рванул ее вверх и в сторону. Катафракт и стона не издал. Только рука, скорая рука воина, успела схватить рукоять кинжала, но и ей ничего не удалось сделать, чтобы защитить жизнь хозяина...

Еруслан устремил взгляд к мачте, где под парусом спали катафракты. Тишина, только храп раздавался. Тогда русс махнул рукой. Из трюма выпорхнула тень.

— Черномир, ты?

— Яз, брат! — шепнул тот одними губами.

— Возьми его и тихо спусти вниз. Меч передай Назар-беку. Копье пускай тут полежит. Кинжал у меня останется. Поспешай.

— Понял! — выдохнул Черномир.

Через мгновение, не звякнув ни одной частью доспеха, труп дозорного канул в трюме.

Еруслан уже собрался было двинуться к корме, как вдруг увидел тень за мачтой.

«Другой дозорный, — понял русс. — Сюда идет. Надобно спящим прикинуться».

— Эй, Аргир? Заснул, чертов сын! — неожиданно громко прозвучало в ночи.

Парус зашевелился.

— Ты чего спать не даешь своим ослиным криком? — раздалось приглушенно. — Заткнись!

Дозорный выругался вполголоса и двинулся дальше. Он подошел почти вплотную к притаившемуся невольнику, но что-то встревожило грека.

— Эй, Аргир! — окликнул он товарища. — Что с тобой?

Еруслан нарочно шевельнулся, звякнул цепями, промычал невнятно по-гречески:

— Кто идет? Зарублю!

— Вот хитрец, — тихо рассмеялся катафракт. — Даже панцирь снял, чтоб спать мягче было. Но я тебя разбужу, лежебока.

— Это ты, Евпил? — проворчал русс. За многие дни плавания он узнал всех греков по именам.

— Я! — Дозорный без страха ступил на площадку...

Через мгновение он извивался в могучих руках Еруслана. На этот раз без шума не обошлось. Копье жертвы с грохотом упало в трюм. Из-под паруса показалась голова.

— Что там, Евпил? — прохрипел голос Хрисанта.

— Копье выронил! — чуть громче подал голос Еруслан.

— Настоишься ты у меня в ночном дозоре, неуклюжий лентяй. Неохота подниматься, а то бы я тебе почистил гнусную рожу. Иди на место!

— Иду!

Голова скрылась. Еруслан выждал немного и трижды звякнул цепями. Стремительные тени, одна за другой, вынырнули из чрева кондуры на палубу. Им снизу не менее стремительно и бесшумно подали тяжелые весла.

— Джага, возьми меч! Ты, Ангел, — копье! Тихо!

Снова из-под паруса показалась голова. Спафарию привиделось вдруг, что призраки заполнили корабль. Он и мысли не мог допустить о том, что невольники сумели сломать рабское железо. Хрисант потряс головой. Видение не исчезло. И тогда он внезапно понял, что это враги, что это надвигается смерть!

— К оружию, катафракты! — громыхнуло в ночи.

В следующее мгновение спафарий уже стоял с обнаженным мечом в руке.

Соблюдать тишину теперь было бессмысленно, и словно это грянуло в ответ на призыв предводителя греков:

— Братие! Бей!

— Бе-е-ей!

— Кр-р-уши-и!..