— А-а... — Бичи-хан махнул рукой. — Карапшик саблей ранил эльтебера, вскочил на каганова коня, зарубил его конюха, сбил на землю ал-арсия и был таков! Кар-рош карапшик-богатур! Вот бы мне такого в отряд! — блеснули разбойные глаза атамана.
— Так его не споймали?
— Где там? Нет. Растворился в ночи. Шаманы говорят: это сам Тенгри-хан.
— Может быть, — не стал разуверять его Летко. — Ну вот што, хан Бичи, баранов мы у тебя купим. Но мне кони нужны.
— Э-э, коней нельзя. Голову жалко! — засмеялся разбойник.
Летко сунул руку за пазуху, вынул кошель, бросил его хану:
— Вот, выкупишь свою голову. Здесь ровно сто динаров.
— Якши[107]
. Будут кони. Сколько надо?— Три тысячи голов.
— Завтра пригоню. Ночью к сухой балке. Знаешь где?
— Каменок Шолох знает.
— Задаток давай. Тысячу динаров.
Летко протянул руку, взял переметную суму, вынул из нее увесистый мешочек, подвинул атаману.
— Якши!
— А мечи, брони?
— Тут недалеко караван купцов из Бухары и Хоросана. Коган-беки велел задержать. Мои воины выполнили приказ Могучего.
— Сколько надо, чтобы купцы немедля на Русь прошли?
— Воинов триста. По дирхему хватит. А мне дашь, сколько не жаль.
— Здесь пятьсот дирхемов, — отсыпал серебро ЛетКо из другого мешочка.
— Ты щедр, коназ-урус. Все будет так, как ты хочешь. Сегодня караван придет сюда.
— Не боишься голову потерять? — засмеялся воевода. — Ты ведь теперь хакан-беку служишь, а у него расправа короткая.
— Ха! — беспечно отозвался Бичи-хан. — Я вольный человек. Служу, кому хочу. Да и голову теперь есть чем выкупить.
— Ну добро! Насчет торговли всем прочим говори с купцом Артаком. Он здесь, в тверди.
— Знаю его.
— Вот и хорошо. Пусть Артак с тобой едет, торг овцами и кошмами проведете у стен крепости, на нашем берегу.
— Ладно! Я поехал к своим воинам. Дел много, все успеть надо. Спасибо за угощение, Ашин Летко.
— На здоровье. Езжай, и пусть поможет тебе твой степной покровитель.
Бичи-хан выскочил во двор, свистнул разбойно. Его тонконогий карабаир вмиг оказался рядом. Кочевник прямо с крыльца прыгнул в седло.
— Прощай, коназ-урус... Артак, приходи на берег. Торговать будем. Сегодня много чего купить можешь!
Когда степной атаман подскакал к выходу из крепости, в ворота как раз въезжали охотники, обвешанные битой дичью.
— Ярл Летко! — звонко крикнула разгоряченная скачкой Альбида. — А я больше всех достала стрелой добычи!
Бичи-хан посторонился, остро глянул на беловолосую красавицу. Глаза конокрада вспыхнули, как у голодного волка. Он осклабился, гикнул громко, и конь-ветер вынес его за ворота, в степь.
Глава шестая
Цена свободы
Греческая кондура достигла наконец первой русской крепости на границе с Печенегией. Патрикий Михаил приказал кормчему остановить корабль на середине реки, а сам в челноке с двумя гребцами отправился к воеводе Искусеви, которого хорошо знал по прежним проездам здесь.
Грек угостился русскими яствами и просил воеводу послать нарочного к великому князю Киевскому, сообщить о прибытии в его владения посла из Царьграда.
Искусеви обещал исполнить просьбу, тем более что это было его прямой обязанностью. Но патрикий знал, что «грязный скиф» мог просто-напросто пренебречь как его просьбой, так и своей обязанностью. Мысль царского посланника подтвердилась, когда русс, хитро прищурившись, спросил:
— Хошь сказку послухать?
— Расскажи, — согласился Михаил.
— Значит, так. Подружилась синица с орлом, и стали они друг дружку в гости звать. Сначала синица к орлу прилетела. Орел положил перед ней тушу барана. Што могла поделать синица с таким подарком? Только и поживилась, что клочком шерсти для гнезда... На другой день полетел орел в гости к синице. Та выложила самое лакомое свое угощение: несколько семечек конопли. Увидев это, орел возмутился. «Ты издеваешься надо мной? — сказал он грозно. — Я голоден, а ты предлагаешь мне такую мерзость. Мое лакомство — живая кровь! Где она?!»
«Но я не могу ловить баранов!» — ответила синица.
«Раз не можешь, так нечего набиваться в друзья к орлам. Но я голоден, и ты мне заменишь барана, поскольку тоже носишь в себе живую кровь!»
И орел склевал синицу!.. Как, хороша сказка? — вкрадчиво осведомился русс.
Патрикий трижды слышал ее от Искусеви, но вида не подал, рассмеялся:
— Любопытная сказка.
— Я вижу, ты не понял ее?
— Как ни понять. Мой баран при мне, — и как в прошлые разы, поставил перед Искусеви стопку золотых монет.
— Догадливый! — сгреб золото воевода. — Плыви, друг, спокойно. Все сполню, как надобно...
Спафарий мерил палубу крупными шагами: волновался за судьбу патрикия. Военачальник бросал хмурые взгляды на русскую крепость и бормотал что-то про себя, ругался, должно быть, на греческом языке... Но вот от пристани отделился челнок.
— Плывут! Слава Иисусу Христу! — Спафарий размашисто перекрестился. — Эй, там! Приготовиться к движению!
Четверо дюжих рабов ринулись на нос, к якорному канату.
Патрикий Михаил поднялся на палубу.
— Ну что? — глянул на него Хрисант.
— Вперед! — буркнул сановник и, ни на кого не глядя, ушел в свою каюту на корме.
— Якорь поднять! — рявкнул кормчий.