Стремление к счастью. С комментариями и объяснениями

 Утверждение Фейербаха, что освещение Солнцем других планет имеет для жителей Земли лишь теоретический научный смысл, но не практический, спорно с точки зрения многих направлений философии ХХ века. Учение о «жизненном мире», философия жизни, феноменология, экзистенциализм исходят из того, что явления оказываются связаны внутри общей жизни. Если допустить, что жизнь Земли связана с жизнью Урана не только как предмет научного изучения, но как части того же мироздания, то и освещение Урана Солнцем не есть для землян просто картинка в учебнике, но и факт существования, пусть не самый существенный.

И человек познает самого себя из объекта. Сознание объекта есть самосознание человека. По объекту мы можем узнать человека и его сущность. Объект обнаруживает сущность человека, его истинное объективное «я». Это относится не только к умственным, но и к чувственным объектам. Наиболее отдаленные от человека объекты являются откровениями его человеческой сущности, поскольку они являются его объектами. Луна, Солнце и звезды взывают к человеку: познай самого себя. То, что он в них видит, свидетельствует о его сущности. На животное производят впечатление только непосредственно чувствуемые лучи солнца, на человека сияние далеких, равнодушных звезд. Только человеку доступны чистые и интеллектуальные, бескорыстные радости и аффекты; только человек наслаждается миросозерцанием теоретически. Взор, обращенный к звездному небу, смотрит на бесполезные и безвредные светила и видит в сиянии их свою собственную сущность, свое собственное происхождение. Поэтому человек возвышается над землей только благодаря зрению, поэтому теория начинается там, где взор обращается к небу. Первые философы были астрономами. Небо напоминает человеку о его назначении, о том, что он создан не только для суеты, но и для созерцания.

 Представление о том, что звездное небо – предмет чистого созерцания, без практической заинтересованности, распространено в философии, достаточно указать на самый известный афоризм Канта про звездное небо и нравственный закон. В таком случае это небо представляет собой объективный закон, с которым надо что-то делать, и, соответственно, как-то иначе, с другой стороны, посмотреть на наше собственное сознание. Но в классической философии, конечно, астрономия и астрология применялись в практических целях, а предметом созерцания был «космос», общая упорядоченность всего мироздания. Одним из первых, кто стал говорить о звездном небе и о нем как о предмете чистого созерцания, был Цицерон, близкий школе стоиков. Он утверждал, что ассирийцы изобрели гадание по птицам, потому что на плоскогорье небо лучше всего видно. Так как судьбы ассирийцев Цицерона не интересовали, то он явно говорил о созерцательном отношении к небу, а не о его практическом применении. Затем любование звездным небом перешло к христианским мыслителям, отвергавшим астрологию, но именно поэтому пытавшимся увидеть в небесах не отдельные законы судьбы, а общий закон сотворенного мира.