Стремнина

— А хочешь, скажу, почему тебе такая невезень, а? Нет, всерьез скажу, без розыгрыша, честное слово, Иван. Неудобный ты человек. Не только кресла и диваны бывают неудобные, но и люди. Это уж ты мне поверь. Хмурость твоя, мрачность, как сейчас говорят, некоммуникабельность, от тебя людей пугают. И тут ты хоть рай для них построй, а букой ты в их глазах навсегда и останешься. Я вот сколько с тобой проработал, а так по делу и не знаю, какая у тебя улыбка, представления к наградам тоже люди готовят, у них перед глазами в этот момент твоя физиономия… ох-хо, зря ты скептически-то на меня глядишь, зря… Человеческий фактор, он ведь всегда решал многое. А я вот был хорошим директором… да ты постой, не надо усмешек. Критику мою учел, да? Все равно не исправишься. Я к чему сказал, что был хорошим директором? Я близких помощников не увольнял, тех, кто вместо меня на себя удары брал. А ты таких уволил. И теперь никто из тех, кто возле тебя, не примет на свое темечко твою шишку. Будет стоять в стороне и глядеть, как ты будешь получать на орехи. Один ты, Иван, один.

Туранов слушал, не перебивая. Когда Бутенко замолк, глянул на часы. Павел Максимович сразу же поднялся:

— Ну ладно, ты извини, что я тебе настроение подпортил. Ты знаешь, где я работаю? В «Котлопроекте». Тишина, чистота стерильная. Второго числа зарплата. Все солидно и разумно. Так что, коли что — у нас места есть. Придешь ведь, Иван. В Москву теперь тебя уже не возьмут, туда один раз в жизни зовут. Так что мое отношение к тебе самое дружеское — работать нам до пенсии вместе. Глядишь еще — за соседними столами. В нашем отделе уже три бывших директора. Вакансий еще хватает. Так я пошел, Иван.

Туранов так и не понял, зачем приходил Бутенко. То ли и впрямь хотел кое-что ему подсказать, то ли из колеи попытаться вышибить? Думать можно было по-всякому, да только после этого визита Туранову очень сильно захотелось повидать Карманова. Два дня собирался и вот нынче осуществил-таки задумку…

— А что тебе сказать, Иван Викторович? Что б я тебе ни сказал, ты ж все равно сделаешь по-своему. Так чего ж я тебе советы давать буду? Знаешь, я что из жизни своей вывел? Самую, что ли, главную аксиому? Людей стыдиться нечего, люди около нас — как вода в реке: приходят и уходят дальше. У них свои заботы и беды, радость тоже своя… Иной руководитель пуще всего боится упрека в несамостоятельности мнений. Будто ему одному только и видна истина. А ты не бойся с сомнением к людям прийти, не бойся. Только один раз попробуй и увидишь, что правильно тебя поймут. Вот и созови свой совет бригадиров… Сколько там у тебя человек? Шестьсот? Так чего ж тебе еще надо? Целый парламент. Вот созови их и прямо все выдай, что думаешь. А пуще всего бойся стыдиться самого себя. Такое бывает, когда запутаешься и начнешь из ямы вылезать, хватаясь за все, что под руку попадется. Вот тогда будет плохо. Ну чего глядишь, я еще видишь какой молодец… Да брось ты меня успокаивать, не надо. Жил прямо. И тебе того же желаю…

23

Николай Рокотов вылез из машины, задрал капот, снял клеммы с аккумулятора, подлил воды в бачок для смыва стекла. Мимоходом заглянул в смотровое стекло: глядел на него страховидный мужик с небритым седоватым лицом, пятнами мазута на щеках. Подумал, что надо б в баньку нынче сходить; про душ в гараже балачка идет вот уже четвертый год, а толку нету. Как было б хорошо взять да сполоснуться после работы, надеть чистое и тогда уже домой. А тут вот придется таким страхолюдиной идти по селу.