Стремнина

А стожок завтра надо докидать. Травы нынче много. Фрося довольна: хозяйство-то валиться стало. А он при нем так, будто всю жизнь. Уже знает, где что ладить надо, все прорехи в плетне, все дыры в омшаннике. Хорошо здесь, душе б покою. Вчера Фрося спросила:

— Жизнь-то твою что сломало, Андрюша… Ты скажи, полегчает.

А он думал: нет, не скажу, потому что грех мой только по моим плечам. Твои не выдюжат. Лучше уж живи в неведении.

— Андрюша… Андрей! Вечерять иди!

Голос Фроси довольный и радостный. Баба звала мужика вечерять. Все в мире на своих местах.

9

— Я смогу обещать только одно. — Карманов близоруко сощурился, выхватив потрепанный блокнотик, полистал его. Найдя нужное место, он поднял желтый корявый палец и глянул в глаза Туранову. — Я могу обещать только одно, Иван Викторович, только одно… Если у вас с завтрашнего дня будут работать два бульдозера и шесть самосвалов для подвозки раствора, я смогу прислать своих людей. Трест не выполняет сдачи, и вся техника на пусковых объектах. В трест обращаться бесполезно, я знаю положение. А теперь решайте сами. Если б я вас не помнил по прошлым нашим совместным стройкам, я бы не пошел на явное нарушение приказа начальства. Все силы приказано бросить на вокзал.

— А жилье для завода — побоку?

— Я все понимаю, Иван Викторович, но и вы поймите тоже.

Туранов видел тревожные глаза Гусленко. Вся пригодная для стройки техника управления капитального строительства задействована на детском садике, ввод которого в августе. Если директор возьмет самосвалы оттуда, получится что-то вроде тришкиного кафтана: ни там толку, ни там.

— Ладно, Василий Павлович, ладно… Будет тебе техника.

Карманов кивнул, повернулся к прорабу, стоявшему за его спиной:

— Слыхал, Гречухин? Давай завтра сюда людей. И гляди мне.

Он проводил Туранова до машины, часто помаргивая от волнения, покашливая, вытирая худое длинное лицо в частых склеротических прожилках большим клетчатым платком:

— Будет шум, будет… только мне ведь тоже ни к чему. Ни к чему, говорю, мне, когда с места на место бросают. У вас тут обосновались, вагончики привезли, свет дали… А позавчера Лысов говорит: «Бросай тяжмашевский объект, там сейчас завал будет. Все силы на вокзал». А я ж не ванька-встанька. Да меня и так уже профсоюз за горло берет за условия работы. Только ты меня поддержи в случае чего, Иван Викторыч. Лысов, он знаешь…

— Не бойсь… Бог не выдаст — Лысов не съест, — пошутил Туранов, и Карманов мелко засмеялся: казалось, в его горле что-то булькает и переливается, и только длинная морщинистая шея тряслась в такт шагам.

— Сколько ж годков тебе, Василь Павлович?

— Пятьдесят восемь. Что, старый уже?

— Да ну? Еще служить, как медному котелку.

— Оно бы так, да помехи имеются. Ну, бывай, Иван Викторович, рад, что ты опять на боевом коне и с шашкой в руках, а?

Когда газик рванулся к дороге, Гусленко, часто дыша Туранову в затылок, сказал негромко:

— Карманову-то конец, Иван Викторович.

— Как конец?

— Да так. Рак у него. Недавно месяца три отлежал в больнице. Мне Лысов говорил. Дескать, пора старика уже убирать, да все трогать не решаемся. Пусть уж дослужит.