Стремнина

— Да нет. В том-то и дело, что, пока я собирался с мыслями, эту же самую идею предложил один товарищ, шофер местный. Я даже фамилию его записал… сейчас, секунду, Иван Викторович, сей-час… Ага, вот она, фамилия его — Рокотов, а имя-отчество — Николай Алексеевич. Вот так, Иван Викторович. Уверяю вас, что селяне в этих ваших селах еще покажут себя как активные участники нашего дела. И после сегодняшнего дня я совершенно не верю в так называемую базарную психологию, которой вы больше всего опасаетесь. Ведь, в конечном счете, каждый из них заботится о своем местожительстве, о своем селе и ему небезразлично, каким оно будет. Вот в этом весь выигрышный смысл вашей затеи.

— Выигрышный ли, Василий Павлович?

— Вне сомнения выигрышный. Да что с вами, Иван Викторович? Просто не узнаю вас. То все-покоряющая убежденность, а то такое вот, простите…

— Убежденность на ремонте, Василий Павлович. Завтра к утру будет в строю. А сегодня я только с вами позволяю себе усомниться.

В трубке потрескивало, потом Карманов глуховатым голосом сказал:

— Спасибо за доверие, Иван Викторович… Спасибо. Надеюсь, что ремонт профилактический?

Туранов засмеялся:

— Ну конечно. До капитального далеко. И слава богу, Василий Павлович. Просто сегодня у меня адская головная боль.

— Таблеточку примите.

— Обхожусь. Принципиально не употребляю.

— Счастливый вы человек, Иван Викторович.

Разговор помог укрепиться во мнении: все хорошо, все идет нормально, трудности обычные, естественные. Кому сказать: Туранов, железный Туранов, на которого не действуют срывы, трудности, ошибки, который знает только одно — дело любой ценой, вдруг сам ищет поддержки. Не поверят.

Его потрясла несправедливость житейской логики: если ты делаешь свое дело лучше других, почему тебе мешают? Почему тебе ставят палки в колеса? Он знал таких людей и здесь, в городе, и в Москве. Есть бывшие помощники Бутенко на заводе или люди, обласканные им. Эти мечтают о его провале, потому что кое-что потеряли. Другие были далеки от Бутенко, но обиделись на него, на Туранова, за жесткость и требовательность. Есть и такие. И хоть каждый из них хочет, чтобы завод развивался, выполнял план, завоевывал почетные знамена, они не приемлют во главе всего этого директора Туранова. Им безразличен тот довод, что без Туранова всех этих регалий не было бы, но они не думают об этом. И в Москве кое-кто из работников мечтал после Бутенко прийти на завод. Перешел дорогу Туранов. За что же его им любить.

И вот он должен продираться сквозь сопротивление этих людей, потому что каждый из них просто мешает ему, мешает, и все: один — неполным использованием своих потенциальных возможностей, другой — постоянным отсутствием инициативы, третий — сверхперестраховкой, а дело страдает.

Так называемый человеческий фактор. Учти особенности каждого, разберись в его персональной душе, в его наклонностях и свойствах. А когда это делать? План требует всего, всех сил. А еще есть стройка в городе, стройка в селе, снабженческие дела, без которых все станет. Директор Трубного завода Коваленко предупредил, что скоро не сможет поставлять ассортимента, потому что знаменитая девятая домна в Кривом Роге задержалась с ремонтом и у него нет металла. Кого тут винить? Где искать этот самый металл? Разве снабженцы найдут выход?

Недавно столкнулся в магазине с Бутенко. Отошел к окну.

— Слыхал, — сказал Павел Максимович, — слыхал, как же. Знамена получаешь. В городские благодетели вышел. Вон сколько новоселий. Да… Всем теперь доказал никчемность Бутенко. Зря, выходит, столько лет директорское кресло протирал.

— Зря. Я тебе про это уже говорил.

— А я вот за конфетами пришел. У внука день рождения, надо, понимаешь, чем-то дедовскую любовь подтвердить.

— У тебя уже внук?

— Три года, как сын подбросил. Не знал?

— Не знал.

— А что ты сейчас знаешь, Иван? Ты ж землю из-под себя рвешь. Все доказываешь суперменство свое. А я ведь понимаю, какой ценой это. Ты что, думаешь, я дурак? Сам по стране носишься, выбиваешь металл, арматуру. Не знаю, какой ценой ты всего добиваешься. Но ясно, что немалой. И ты полагаешь, всю жизнь до ухода так сможешь?

— Может, и не смогу. Не в этом дело. Ты ж завод запустил. Завод, у людей веру во все святое наше подорвал. Людей мобилизовать можно только тогда на невозможное, если они видят, что директор завода в это время тоже не на охоте.

— И про охоту доложили?

— Про все доложили, Паша. Слыхал я, хорошо сейчас работаешь, умно.

— Да вот, в рядовых инженерах проще.

— Я ж тебе говорил, Паша.

— А я думаю, что рано или поздно, а придешь и ты в проектный институт. Не выдюжишь долго. Ну, не так мы директорский пост понимали всегда, Иван, не так. Вот Раздобаров работал, помнишь? Ведь в те времена тоже и с металлом плохо было, и с прочим, а не рвал он душу, Раздобаров. Ведь должен же ты помнить обстановку на заводе тогда?

— Нашел что сравнивать. Да тот завод и двух теперешних цехов по объему продукции не потянет. Это ж игрушка была, а не завод.

— И все ж не забота директора мотаться по стране и выбивать поставки, законные поставки, подчеркиваю.