Стремнина

— На тебя глянешь — забоишься.

Открыл глаза, сказал спокойным будничным голосом:

— Ну чего развоевался? Слышу все, только человеку проснуться надо.

— Видать, в армии у тебя слабоватый старшина был, — молодой вынул сигареты, протянул Эдьке. — Я вот на всю жизнь своего запомнил. Скажут только насчет подъема, а я уже прыгаю с койки. Во как! Что, не куришь?

— Нет.

— И не пьешь?

— Считай, что нет.

— А знаешь, как в народе говорят: «Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет». А?

— Значит, помру здоровеньким. Так что?

— А что, мы с Лехой уже тарантас завели, сейчас под погрузку. Грозился помочь полешки покидать?

— Было такое.

— Тогда пошли.

На улице уже сияло солнце. После полутьмы станционного зала свет ударил в глаза, да так, что даже голова закружилась. Деревья стояли с толстыми мохнатыми ветвями, ветер стих, и дымки над крышами в стороне от станции почти не изгибаясь ползли в бездонное небо.

— Зовут-то как?

— Эдуардом. А тебя?

— Миша. А кэп наш — Лёха.

— А что такое — кэп?

— Капитан, значит, водитель, ну шофер, если уж не понимаешь.

— Теперь понял.

Они шли по кромке перрона прямо к серым длинным крышам за дощатым забором. Тупик. Там лесосклад, там стояли вагоны, предназначенные для рудногорского Дворца. Вот и сейчас с десяток их столпился в тупике. Подъезд только с одной стороны, и здесь же будка сторожа. Нет, не просто увезти отсюда груз. Или сторож был в доле, или не было его.

А вот он и сам: низенький, колченогий, со сморщенным небритым лицом, стоит на краю перрона и ругается на «кэпа», который безуспешно пытается продвинуться как можно дальше к бревнам. Мотор грузовика ревет, задние колеса взметают снежные вихри, а над всем этим визгливый голос сторожа:

— Куды ж ты, аспид? Куды? Я ж тебе говорю, времянку повредишь, да ишо током звезданет. Ты ж людей слухай.

Так вот он какой, сторож Куманьков. Местный уполномоченный снимал с него допрос, и Эдьке довелось читать этот документ. Куманьков твердо утверждал, что в ночь с пятого на шестое февраля не спал, присутствовал на своем месте и «не был подвержен действию алкоголя», как записал в протоколе участковый уполномоченный, видимо так же, как и Эдька, смущенный уж больно расхристанным видом сторожа и вынужденный задать совершенно прямой вопрос по части трезвости.

Подошли. Миша посоветовал Эдьке положить портфель в кабину, выделил ему рукавицы и полез наверх, на гору бревен. Были они небольшими, метра по три, но брать их несподручно: кора покрылась льдом. Сейчас Миша пытался топором сбить несколько штук сверху, а «кэп» и Эдька встали внизу. Ухнуло первое бревно, потом второе. Леха сопел, тихо матерился, но хватался за толстый конец, видимо не доверяя напарнику. Управились, на удивление, быстро. «Кэп» завязал бревна металлическим тросом, проверил скаты, закурил, не обращая внимания на сигналы и крики шоферов стоявших следом машин. Махнул рукой обоим напарникам, полез в кабину. Куманьков плясал на краю перрона, размахивая палкой и убеждая в чем-то шофера следующей машины. Обшарпанный «ЗИЛ» «кэпа» медленно пополз к воротам, а из кабин ему кричали коллеги, грозили кулаками. Здоровый лохматый мужик с подножки точно такого же «ЗИЛа» заорал:

— Ладно, Михненко, я тебя за речкой возьму. Не уйдешь.

«Кэп» насмешливо улыбался.

Эдька спросил:

— Так это что, все вы из одной автоколонны? А больше сюда никто не ездит?

— А кому ж сюда ездить? Мы трест «Промстрой» обслуживаем. А кроме как за лесом, сюда никто и не ездит. Ты-то кто такой будешь, Эдуард? По портфелю глядя, вроде начальник, а бревна кидаешь ничего. Приходилось?

— Было. А в начальники пока не рвусь, но может быть. У вас Дворец культуры есть, так вот там, говорят, директора место освободилось. Еду поглядеть. Может, и пойду.

— Чудеса, — сказал Миша, — если б ты к Филимону попросился на машину и сказал бы, куда направляешься, он бы тебя в речку спустил.

— А что это за Филимон?

— Да вот тот кудлатый, что грозился кэпа за речкой обойти.

— Понятно. А чего ж это он такой злой на директора?

— Там был один жучок, сейчас, говорят, уже убрали, так он что-то Филимону обещал, да не сделал. Ну, Вася и грозился ему сопатку искровянить. Да тот что-то быстро из города тягу дал.

— Ты меньше болтай, — хмуро сказал «кэп».

— А чего? — Миша возмутился, и его усы-висюльки встопорщились. — Филимон и не скрывает, что культурный бугор его чем-то накрыл.

Ага, бугор — это, судя по всему, синоним начальника. Эх, ребята-ребята, до чего ж глупо все это. Новый язык вам все равно не создать, зачем же пакостить тот, который вам достался? Вроде и не юные вы уже, чтоб в игры такие играть, небось и дети уже есть, а у «кэпа» и по части внуков вполне возможно. А услышит сын или внук такое и сам, глядишь, возьмет на вооружение. Назовет бугром своего классного руководителя или директора школы. Вот и трагедия.

От этих мыслей почему-то стало смешно, и Миша сразу же отметил перемену в настроении пассажира:

— Чего ты? Отогрелся, что ли?

— Есть немного. А Филимон, он что… давно работает на базе?