Стретч - 29 баллов

Я отпил холодного чаю и разложил все папки и блокноты по местам. Три часа изучать душу Билла — занятие не из веселых. Спустившись вниз, я побродил по каналам дневного телевидения, чувствуя себя как выжатый лимон. Я только сейчас заметил, что посреди запущенности и убогости там и сям попадалась мебель Билла. Телевизор стоял на элегантной подставке из матового металла, в кофейном столике, хоть и пострадавшем от горячих чашек и острых углов детских игрушек, явно угадывалась рука мастера. Даже книжные полки, вделанные в стену, были украшены металлическими полосками и шариками. Отчего-то меня очень тронули постоянство и неуклонная приверженность Билла собственному стилю. Лишь «вера» да «талант», настырно повторявшиеся в дневнике, оставались ему подвластны. Я мысленно приказал себе не жалеть Билла. По крайней мере, у сукина сына хотя бы имелись «вера» и «талант».

Вся шатия-братия явилась в обычное время и с обычным шумом, начался обычный вечер. Для детей я служил отдушиной в бесконечной рутине. Даже Флэш преодолел первоначальную угодливую враждебность и по несколько минут в день, пуская слюни, обнюхивал мою промежность. Сью сказала, что таким образом он выказывает доверие (правда, она потратила на эту фразу куда больше слов). Однако мне слюнявые зубастые челюсти в непосредственной близости от моих яиц скорее напоминали угрозу.

Среди детей — стыдно признаться — мое внимание больше всего привлекала Дебби. По уговору с Биллом я помогал семье, выполняя обязанности шофера. Днем я вставал поздно, смотрел телевизор, катался на машине и курил. После обеда с пирогами из свинины я ездил на почту, иногда покупал продукты (консервированные, подешевле, с истекающими сроками хранения) или забирал Дебби и Бена, когда за ними не могли заехать родители. Удивительно, как легко убивается время, особенно зимой. Если я вставал в одиннадцать, до возвращения Тернейджей оставалось ухлопать всего пять часов. Достаточно было съездить на побережье, купить газету, побросать камешки в море, выпить чаю в кафе, и, глядь, дневная работа почти закончена. В Хай-Элдер я возвращался почти к ужину, а после партии в шахматы и кружки пива в «Гусях» опять пора было на боковую. Иногда круговорот перемежали поездки в начальную школу и сельпо.

Поездки в машине вместе с Дебби и Беном состояли из удовольствия и муки. Дебби была шустра, вертлява, затейлива на слова и острые вопросы, прелестна как бутончик Бен был сипл от крика, несносен, неотвратим, буен, злонравен и вонюч. Я всегда сажал его на заднее сиденье, но через восемь секунд он уже неистовствовал между передними сиденьями, как язычник на грабеже, — сплошь острые коленки и убойная агрессия, — сжимая в зубах не ятаган, но всю машину. Дебби, напротив, сидела смирно и болтала со мной как с закадычным другом. На самом деле ее закадычным другом был некий оболтус по имени Кейт Моттерсхед. Впервые обмолвившись о Кейте, Дебби стрельнула в меня глазками, улыбнулась как дурочка и скривила губки. Бен, зависнув над моим плечом, прокомментировал:

— Да-да, все в школе говорят, что Кейт за обедом глазел на попку Дебби.

Дебби в ответ закатила глаза и раздраженно вздохнула. Я двинул Бена локтем в грудь. Он загоготал и забулькал, как водопроводная труба.

Дебби расспрашивала меня, чем я занимаюсь, не вышел ли я на пенсию, как дедушка. Я попросту ответил «да».

— Я люблю дедушку, у него всегда есть шоколадные яйца. Зимой в школе их ни у кого нет, а у меня есть.

Хотел бы я быть таким же находчивым и рачительным, как ее дедушка.

Мне не нравилось, когда Дебби танцевала под попсовые видеоклипы и, подражая дутым звездам, вскидывала юбчонку, прикладывала палец к щеке и скрещивала руки на тощей груди. Я представил, как через пять лет она будет сидеть на автобусной остановке у паба — волосы кое-как осветлены, в руках сигарета и бутылка самогона, — целуясь взасос с местным самогонщиком.

Да я и есть для нее гребаный дедушка.

Надо бы помочь ей как-нибудь. Но чем? Что я мог предложить кроме добрых намерений и старой настольной лампы? И-эх.

Я не встречал более увертливого, игривого и прелестного зверька, чем она. Дебби была сексапильна до неприличия. Даже вспоминать ее больно — сердце сразу наливается нежностью и чувством вины. В свои девять лет Дебби была кожа да кости, но от бровей до пяток ее, как детеныша лешего, покрывал легкий белесый пушок Темносерые с металлом глаза достались ей от Билла, и она стреляла ими как из винтовки, убивая наповал укоризной с одного выстрела. Волосы ей стригла Сью, но, поскольку Дебби ни секунды не сиделось на месте, волосы были обкромсаны уступами, словно их обработали тупым негодным инструментом. Чем-то вроде ножа для писем или клыков Флэша.