Только мы сели с пивом, как Билл приступил к делу:
— Фрэнк, я поговорил со Сью и хотел бы извиниться.
Пока ничего нового.
— За что?
— Ну, мы, вернее, я пригласил тебя в гости под ложным предлогом.
— То есть как? Для группового секса? Вступить в мунниты? Принести в жертву девственницу?
Билл заговорил с расстановкой, нагнув шею, уставившись в коричневое пиво:
— Я предложил погостить, потому что ты — моя последняя надежда. Я — ой, как неудобно-то, — мы были в отчаянном положении и подумали, что раз ты в Лондоне — у тебя еще в университете, помнится, имелись неплохие связи, — то мог бы помочь продать мои работы.
Господи, как он был, наверное, разочарован в тот первый вечер, когда я рассказал ему о моих собственных злоключениях.
— Это мне нужно извиняться.
— Нет-нет, что ты. Я сказал Сью о нашем уговоре насчет квартплаты, она была просто вне себя от того, что я тебя заманил к нам и с тебя же беру деньги за постой.
— Я ведь сам предложил. Если бы считал, что неуместно, не предлагал бы.
— Вот, возьми.
Билл сунул руку в задний карман, вытащил восемьдесят фунтов новыми двадцатками и разложил их на столе.
— Мы настаиваем, чтобы ты забрал деньги обратно.
— Билл, даже думать забудь.
— Нет, правда. Я не знаю, что на меня нашло. А какие жалкие впечатления у тебя останутся? Сью стрекочет без умолку, дети беснуются, да я еще сижу в углу и ною.
Я вспомнил дневник Билла. Восемьдесят фунтов могли пробить в его годовом бюджете огромную дыру. Обострения синдрома Туретта я тоже не забыл.
— Послушай, Билл, ты даже представить себе не можешь, как хорошо мне было у вас. Если бы не ты, хрен знает, куда бы меня занесло. Я не могу взять деньги обратно.
Билл быстро-быстро затряс ГОЛОВОЙ:
— О господи. Как все запуталось.
— Не переживай. Кстати, дети мне понравились. Не таким эгоистом себя чувствуешь.
Прожил три недели, а уже грамотного родителя из себя корчу.
— Я не о том. Не только о том. Все дело в деньгах, будь они прокляты.
— Не понимаю.
Билл сложил ладони перед лицом, словно приготовился молиться. У него были длинные грязные ногти.
— Нет, все нормально, Фрэнк По-детски как-то все получилось. — Он покачал головой, прикрыв рот руками.
— Извини, Билл, я правда все еще не…
Билл неожиданно встал. Он поспешно засунул деньги в карман, словно торопливость могла изгладить происшедшее.
— Нет. На хрен! Вернусь через минуту. Извини.
И, схватившись за голову обеими руками, Билл огромными шагами выскочил из паба.
Я осмотрелся — одному в пабе делать нечего. В среду народу было раз, два и обчелся. По-настоящему жизнь в «Гусях» кипела только по выходным. Остальное время выручку обеспечивали завсегдатаи. Кажется, еще не было случая, чтобы пузатый Лен не торчал у стойки. Я заметил еще пару мужиков, в компании которых видел его раньше, но сегодня, похоже, Лен решил побыть наедине с собой. Он был вдребезги пьян, размазался по стойке и тяжело дышал через открытый рот. Без шестерок он был не так грозен. Длинная пелена волос, столь величественно ниспадавшая на спину три недели назад, сейчас облепила спутанными нитями лицо и плечи. Ну почему одинокие мужики выставляют напоказ свою одинокость? Видимо, ищут сочувствия и любви, не дождавшись их от кого положено. Но где тогда все одинокие женщины? Ведь женщины тоже страдают. Оставалось только догадываться. Должно быть, женщины скромнее и смотрят себе в окно да курят.
Билл не возвращался уже минут пять, и я заволновался. Оставив пиво на столе, я вышел на стоянку. «Транзит» никуда не делся, внутри машины вроде бы никого не было. Я постучал пару раз в заднюю дверь, но никго не откликнулся.
Февральская ночь пробирала холодом до костей, дул порывистый ветер. Я вышел на дорогу и посмотрел по сторонам. Билл как в воду канул.
Я растерялся. Исчезновение Билла меня удивило, но не настолько, чтобы вызывать полицию или тревожить Сью. Я мысленно прокрутил наш разговор. Ничего особенного. Сью настояла, чтобы Билл вернул деньги, ужаснувшись, что гостя заставили оплачивать гостеприимство. Когда одни приходят в смятение, другие часто не могут взять в толк, из-за чего столько волнений. Вот и со мной так. Но Билл силился еще что-то сказать. Я предположил, что он втихаря трахает местную молочницу или жену фермера и этот маленький секрет не дает ему спокойно жить. Нехорошо, конечно, но такой грех я бы ему простил.
Я хотел было вернуться в паб, и тут вдруг зарычал двигатель фургона. В животе у меня екнуло. Я уставился на фургон. Фары слепили глаза, и разглядеть, кто сидит за рулем, я не мог. Фургон дернулся ко мне, и фары полыхнули, точно глаза маньяка. Неестественным писклявым голосом я вскрикнул:
— Что здесь происходит?
Фургон поравнялся со мной, открылась пассажирская дверь.
— Садись.
Голос был глухой и сдавленный, но явно принадлежал Биллу.
— Билл, что за ерунда?
— Садись-садись.
Я забрался в машину и захлопнул дверцу.
— Билл, ты что надумал?
Не поворачиваясь ко мне, он переключил передачу, и мы поехали.
— Фрэнк, я сейчас сделаю очень дурную вещь.
Господи Иисусе. Я мигом вообразил себя привязанным к верстаку, измельчаемым в кровавую крошку лущильным станком.