Стретч - 29 баллов

А теперь куда? На запад, в малонаселенную, похожую на свадебный торт Белгравию, через нее в Найтсбридж, потом по Хай-стрит до самого Холланд-парка и застенчиво ткнуться в объятия Тома и Люси? Или по Челси-бридж, Куинстаун-роуд, по грязи и собачьему дерьму Клапам-Коммон, навстречу каменно удивленному лицу Генри? А может, по Эмбанк-мент, через Баттерси-бридж, мимо госквартирного гетто и забытых на берегу землечерпалок к Сэди?

Я отправился на север, потом на восток Ни на севере, ни на востоке у меня не было знакомых. В толпе, если не опускать голову и не гнуться, я не отличался от других Остановил молодую негритянку, попросил у нее огня. У меня в кармане лежали зажигалка и две коробки спичек — мне просто хотелось человеческого контакта. Она с нетерпением порылась в сумочке и сунула зажигалку мне под нос, прикрывая ее рукой от ветра. Пламя гасло три или четыре раза, между нами возникла неуклюжая возня, я попытался провернуть колесико своим большим пальцем, девушка не позволила и нечаянно ткнула мне пальцем в глаз. Наконец мы разобрались, и я сказал «спасибо». Она ответила «порядок» и быстрым шагом двинулась прочь, словно опасаясь, что я начну ее преследовать. Мое начальное удовлетворение от контакта несколько омрачилось оттого, что она заторопилась уйти. Наверное, от меня уже тянет безнадегой. Странно, внутри я чувствовал покой и свободу. Я свернул в Грин-парк, через который тек ручеек засидевшихся на работе клерков. Я разглядывал их лица, пытаясь угадать, что скрыто за устремленным в никуда взглядом — близкое тайное свидание, неудавшаяся карьера, просроченные долги по жилищной ссуде, непослушные дети, страхи и предвкушения новой интимной связи? Если и так, на лицах ничего не проявлялось. Я подошел к группе деревьев, у которых разыгралась последняя сцена позднего периода отношений с Мэри, искренне попытался уловить какие-либо эмоции, но ничего не почувствовал. Всего год прошел, а уже такое безразличие. Полная необратимость.

Не выходя на Пикадилли, я свернул к центру парка. Земля была рыхлая, осклизлая и черная. Мне показалось, что я стою за кулисами гигантского зеленого театра. Всего в нескольких метрах от меня шумел и играл огнями большой город, но в моем темном закутке я не привлекал ничьего внимания и мог спокойно подготовиться к выходу на сцену. По дороге мне попалась пара скамеек Одна была свободна, на другой свернулась темная фигура. Едва заметная в тусклом отсвете уличных фонарей, она запросто могла оказаться статуей. Я живо вообразил, как по всему Лондону внедряется новая общественная инициатива — повсюду, в подворотнях, парках и под мостами, ставить статуи не тем, кто командовал с капитанского мостика, всяким там Нельсонам, Гладстонам и Черчиллям, а тем, кто облеплял корпус корабля словно ракушки.

Я присел на скамью и, разумеется, закурил. Фигура пошевелилась и подняла голову. Человек внимательно посмотрел на меня, перешел в сидячее положение, погладил густую окладистую бороду и попросил сигарету.

— Пожалуйста.

— Благослови вас бог, сэр. Меня Гордон звать.

У Гордона был поставленный оксфордский выговор. Он протянул мне бледную, женственную руку с каемками грязи под длинными ногтями, напоминавшими пинту «Гиннеса» в негативном изображении.

— Недавно уволили по сокращению штатов?

— Нет.

Мне показалось, что я ответил излишне агрессивно.

— Если люди сидят на здешних скамьях по вечерам, то обычно по этой причине.

— Нет, это ко мне не относится.

— Гм. Несчастная любовь?

— Нет, не совсем.

— Значит, несчастная любовь. Либо одно, либо другое, это всегда так.

— Я же сказал «не совсем».

— «Не совсем» означает «да». Поживете с мое в Грин-парке, сами убедитесь.

Бродяга потянулся, разминая ноги после сна, я посмотрел на его ботинки. Пара толстых шерстяных штанов была надета поверх джинсов.

— Дело не в любви. Просто я кое-кого жду.

— Значит, петушок.

— Кто?

— Петушок Других причин не бывает — увольнение, любовь или петушистость.

— Я не… гей.

— Да ты не волнуйся, жильцы у нас в парке без предубеждений.

— Да не волнуюсь я ни капли. Просто я не гей.

Я не смог сдержать раздражения.

— Что, задело?

— Ни хрена не задело! Просто не гей я, и все.

— У тебя и девушка есть?

— Ну-у… нет, но это не значит, что я — гей.

Бродяга опять потянулся.

— Значит, несчастная любовь.

— Какого хрена! Угощаешь человека сигаретой, а он начинает тебя доставать.

— Извини.

Для забулдыги он был подозрительно бодр.

— Выпить есть что-нибудь?

— Нет, извини.

— Я бы сейчас выпил.

— Как ваш брат только пьет эту гадость.

— Какую гадость?

— Ну, какую… пьете «Тенненте Супер», «Эйч-Эс-Эл»[81] и прочую дрянь прямо с утра.

— Я гадость не пью, наглая морда.

Меня чуть не отбросило назад порывом его гнева.

— Все вы одинаковые, думаете, если спит на улице, значит, скотина.

— Извини, сказал, не подумав.

— Ни хрена не подумав, тут ты прав.

Гордон затоптал окурок, встал и, вытянув руки, сделал несколько наклонов. Я перешел в атаку:

— А у тебя тогда что? Увольнение, любовь или просто пидор?

Гордон посмотрел на меня по-отечески, приподняв бровь.