Стригунки

На столе лежала стопка тетрадей. На верхней было написано: «Контрольная работа по химии ученицы 7-го класса школы рабочей молодежи № 128 Судаковой Е. Д.». Учительница химии по совместительству работала и в школе для взрослых.

Олег взял тетрадь и сказал:

— Вот трудно небось людям учиться! Отработал на заводе — и в школу. Когда ж уроки учить?

— Конечно, трудно, — быстро ответила Наташа. — Мой папа вчера двойку получил. Мы всю ночь с ним задачи решали. Даже сейчас спать хочется.

— Хочешь, я к вам приходить буду, и мы вместе его задачки решать будем? — предложил Олег.

— Да нет, Олег… Я сама справлюсь. Когда я помогаю папе — ничего: я дочка. Ну, а если ты будешь, папе стыдно будет!

Помолчали.

— Я выведу ее на чистую воду, — неожиданно сказала Наташа.

— Кого? — удивился Олег.

— Евстратову.

— Ты, значит, думаешь, что это она?

— Да.

— Давай вместе выведем.

Наташа и Олег весело рассмеялись.

Глава тридцать девятая

В то утро, когда Наташа и Олег хотели осуществить свой план — вывести Евстратову на чистую воду, — произошло событие, взволновавшее не только седьмой «А», но и всю школу.

На третьем этаже, у витрины, где вывешивалась «Пионерская правда», толпились ученики разных классов. Даже десятиклассники. На первой страничке газеты «Пионерская правда» под заголовком «Урок» было помещено стихотворение. Ничего в нем примечательного не было, кроме подписи: «Инна Евстратова, ученица 7-го «А». Москва, 813-я школа».

Многие, особенно девочки, шумно восторгались. Некоторые ученики других классов, не знавшие Евстратову в лицо, заглядывали в седьмой «А», но Инна еще не приходила.

Рем по поводу творчества Евстратовой высказался скептически:

— Не стихи, а так себе…

— Тебе все так себе, — ответил ему Мухин. — Если в газете напечатали, значит стихи стоящие. Какую-нибудь дрянь печатать не станут. Ты вот в прошлом году стишки написал, так их и в стенгазете никто читать не стал.

Рем был уязвлен, но отвечать счел ниже своего достоинства.

Инна вошла в класс перед самым звонком. Она не вошла, а буквально вплыла, снисходительно раскланиваясь с теми, с кем дружила, и торжествующе поглядывая на тех, кого считала недругами.

После второго урока, когда учительница биологии вышла из класса, а ребята не успели еще покинуть своих мест, Наташа решительно подошла к учительскому столу и подняла руку.

— Ребята! — громко сказала Наташа.

Класс встрепенулся.

По тону Губиной, по решительному и взволнованному выражению ее лица ребята поняли, что Наташа собиралась сообщить что-то значительное.

— Ребята! — повторила Губина. — Мне по почте пришло письмо. Вот это. — Наташа показала голубой конверт. — Я вам его прочитаю.

Класс замер. Узнав конверт, Евстратова побледнела, но, стараясь не выдать себя, оживленно прошептала соседке:

— Вот интересно!

В классе наступила полная тишина. Прочитав письмо, Наташа обратилась к Олегу:

— Зимин, скажи, ты писал это письмо?

Олег, будто отвечая учителю, встал:

— Честное пионерское, не я писал!

Инна побледнела еще больше.

— Кто же тогда написал мне от имени Зимина? — продолжала Наташа.

Все молчали.

— Тогда, ребята, я приколю это письмо к стенгазете. Пусть все узнают, чей это почерк. Пусть будет стыдно тому, кто этим занимается. — Наташа достала из кармана фартука английскую булавку, приколола письмо к стенной газете и вышла из класса.

Весь день класс толковал о стихах в газете и письме, полученном Губиной. Посматривая на письмо, некоторые говорили: почерк Евстратовой.

— Теперь понятно, почему Зимин вчера к Фатею не пришел, — сказал во время переменки Мухин Коле Никифорову.

— Дурак, — ответил Коля.

— Точно, дурак! Свидания назначают. Любовь…

— Ты дурак!

— Я?

— Ты! Никаких писем Олег не писал и ни на какие свидания не ходил. Он дома сидел. Я точно знаю! Его мать вчера к Фатею не пустила.

Глава сороковая

Ребята заметили, что в последнее время Иван Дмитриевич почти совсем перестал уделять внимание их работе. Наскоро проверив принесенные ребятами из дому готовые кирпичи, Фатеев раскладывал на кровати, на стульях, стоявших рядом, книги и без конца читал, рисовал, чертил.

— Все, что мы делаем, Василий, — сказал однажды сыну Иван Дмитриевич, — игрушки.

— Как игрушки?

— Очень просто. В кирпиче я теперь уверен. Но в массовое производство его так пускать нельзя: долго, дорого, непрочно.

Иван Дмитриевич взял со стула асбестовую коробочку, привезенную в свое время с завода металлоламп.

— Кирпич надо делать по такому принципу: штамповать, одновременно впрессовывая в него константановые пары, и после обжига заливать сплавом. Такое производство можно автоматизировать.

Вася присел на край кровати, и отец подробно стал рассказывать ему, как он думает спроектировать автоматический завод.

Шли дни.