Стриптиз на 115-й дороге (сборник)

До него быстро дошла моя мысль, и он даже как-то меня приобнял, что для его сурового характера было странно.

– Папа, ты не знаешь, где можно купить прибор ночного видения?

Баллада о трех мотоциклах

1

У моего друга, Сергея Павловича Голова, 1963 года рождения, был «козел». Дорожный мотоцикл «Минск» 1973 года. Черный, немного проржавевший на раме, по своей худобе он был сравним с мопедом. Серега катал меня на нем в окрестностях деревни Степановка. Недавно мы с ним стали друзьями.

Длилось лето. Это время года никогда не кончается, как и жизнь.

Серега рванул с горы и попытался сделать «свечку», потянув руль на себя. Вертикально поставить мотоцикл ему не удалось – я был легким. Я схватился за его пиджак. Обшлага распахнулись, как крылья. Замелькали низкие деревья и цветы. На резком повороте я задел плечом за крапиву и выругался. Тут же шмякнулся задницей об подштамповку под сиденьем. Мы затормозили на пляже, въехав в затвердевшую поверху коровью лепешку.

Дородная баба в полинялом сплошном купальнике загорала на вязаном половике.

– Почему не на дежурстве? – обратился к ней Голов. – Лишу тринадцатой.

– Получи сначала паспорт, чтоб со мной разговаривать…

Тогда Голов разделся по пояс.

Его шею и грудь украшал рваный шрам от бензопилы «Дружба», полученный в детстве. Шрам делал его старше и мужественнее. Многие боялись связываться с Серегой именно из-за шрама. В Сергее Палыче и впрямь было что-то зверское.

Вечером играли в волейбол в свете уличного фонаря. Вдвоем. Вели счет, поочередно подавали, нападали, блокировали, вытягивали самые немыслимые атаки. В лагере отзвучал отбой. На территории находился парень из деревни, которая считалась враждебной нашей трудовой организации, но нам это было фиолетово, а начальство дрыхло.

Мы сыграли уже партий десять. Счет был ничейным. Несколько очков туда, несколько – сюда. Силы оказались равными. Голов нигде не учился волейболу: природное дарование.

Расставались, как в индийском кино. Мы были подростками: таким можно.

Назавтра были объявлены танцы. Деревенские приезжали к нам, чтобы показать себя. Девушек приглашали редко. Просто стояли толпой и гоняли понты. Популярной была медленная песня «O mamy blue» – «Тоска по матери». Мы думали, что это песня о деньгах.

Перед танцами на велосипеде приехал Пузырь с Зоны (из поселка Зональная). Он ходил по баракам и бил комсомольцев под дых. Денег ему было не надо. Его интересовал национальный вопрос. Он подходил к ребятам и спрашивал одно и то же:

– Ром?

Никто не понимал, что он хочет. Мямлили, переспрашивали и тут же получали в солнечное сплетение. С оттягом. Когда Пузырь подошел к Сашуку, тот оскалился, как положено. Лапин был смелый парень. Блондин с Зональной даже призадумался, как с ним быть.

– Бахталэс, – сказал кто-то у входной двери. – Чаялэ, вали отсюдова. Мэ тут уморава.

Голов знал несколько слов по-цыгански, Пузырь не знал. К тому же Степановка была намного сильнее Зональной.

До дома мы гнали Пузыря на мотоцикле. Он вертел педали, а Голов ехал следом, тычась в его заднее колесо. Потом резко крутанул руль. Мы уронили его в канаву и поехали с Серегой на дискотеку. Мне нравилась Марина в клешеных брюках. Она всегда ходила с подругой, и я стеснялся пригласить ее на медленный танец.

2

Когда Серега взял «Иж-Юпитер», мы поехали на Обь. Я помню большой теплый бензобак этого мотоцикла с пластиковыми панелями для коленок по бокам. Байк был салатового окраса, выглядел огромным. Голов хотел обкатать обновку.

До спортивной базы, где Иветта жила со своей подругой, было километров пятьдесят. Мы добрались до места минут за сорок. Ночевали в палатке. Иветта приходила ко мне полежать, но потом ушла. Она была в синих спортивных трико, которые делали ее необыкновенно нежной на ощупь. Голов выходил на полчаса из палатки и над нами не подшучивал. К любви деревенские относились с уважением. Он даже похвалил ее глаза, назвав их задумчивыми.

Иветте, напротив, мой друг не понравился. В ней кипел социальный снобизм, она презирала его одежду. Голов одевался по блатной моде того времени. Широкие клешеные брюки, заправленные в обрезанные резиновые сапоги, яркая рубашка с большим воротником, отложенным поверх пиджака. Если воротник забирался под пиджак, Серега регулярно расправлял его и выставлял наружу. Носил крест на черном гайтане. От рабоче-крестьянского загара, черноты ногтей и зловещего шрама гайтан казался грязным.

Наутро поехали втроем кататься на лодке. Нас снесло вниз по течению и прибило к прибрежному бугорку. Вонь от разложения какого-то мертвого животного стояла над всей округой. Иветта брезгливо сморщилась. Голов улыбнулся. За кустами возвышалась огромная коровья туша, изъеденная трупоедами.

– Куда ты меня привез? – заорала Иветта. – Что это такое?

Я сказал, что мы с Головым хотим набрать опарышей для рыбалки.

На обратном пути Голов высказался.

– Капризная, – сказал он. – Хочет, чтоб ей все служили. С такими трудно.