Стриптиз на 115-й дороге (сборник)

Я вышел на торговую площадь, купил коробку пива и круг пиццы, обманув пуэрториканского мальчика на шесть долларов. Стыдно не было. В его возрасте меня тоже обманывали.

На другом берегу Гудзона шел дождь. Я спрятался под зонтик незнакомой, но вежливой старухи, доковылял по Хадсон до перекрестка с Мортон-стрит. С трудом дозвонился, поднялся и обнаружил, что в доме ничего не изменилось. Книги, письменный стол, торшер, портреты. Кем-то тщательно поддерживаемая чистота.

– Я люблю тебя, – говорил дядя Вова в телефон неизвестному мне объекту. – У нас тут вчера был один историк. Написал Солженицыну «Красное колесо». Я переписываю. Плевая работа.

Я поставил пиво на стол.

В коридоре появился хозяйский кот: толстый, самоуверенный кастрат. Дядя Вова приезжал его кормить. Игнорируя мои заискивания, кот прошел на кухню и удалился сквозь форточку. На свежем воздухе его ждало целое семейство кошачьих.

Мы жили нелепой, но насыщенной жизнью. Злоупотребляли всем, чем могли. Я был безответно влюблен в дочку одного прозаика, чем немало озадачивал друзей, поскольку в городе было полно благосклонных женщин. Я делал это, чтоб жизнь не казалась мне сахаром. Преодолевал трудности. Дядя Вова занимался чем-то подобным. Нас почему-то считали клубом самоубийц. Ошибались. Мы собирались жить долго и счастливо.

– Я обожаю тебя, – продолжал витийствовать по телефону дядя Вова. – Это еще лучше, чем люблю.

В ответ раздался немолодой уже смех. После книжников оставались низкопробные напитки. Маячили в памяти их лица. Могли бы купить что-нибудь получше, думал я. Как это можно дожить до старости и пить только «Христианских братьев»?

Я вернулся на Варик-стрит, добравшись до метро под зонтом очередной вежливой старухи. Дома было душно и темно. Пересел к вентилятору, но от него лучше не стало. Позвонил Валерии. Ее телефон дала мне моя несбыточная любовь на случай, если я буду в Санкт-Петербурге. Она сказала, что Валерия интересуется настоящей поэзией.

– Целую ваши гениталии, – начал я беседу, употребляя нецензурно откровенные выражения. – Я обожаю вас, а это еще лучше, чем люблю. У нас тут был вчера один мужик. Написал Шолохову «Тихий Дон». Я редактирую. Плевая работа.

– Кто дал вам мой номер? – обиделась Валерия. – Вы ведете беседу оскорбительным образом. Я не могу сказать, что мы с ней близкие подруги.

– Послушайте, – ответил я. – У меня сейчас три часа ночи. Я настолько устал, что не жарю мясо, а ем его сырым. Я – в промежуточном состоянии между зверем и буддой.

– Куда вы меня целуете? – смягчилась Валерия. – Подбирайте выражения. Некоторые видят в вас надежду русской словесности. Расскажите мне что-нибудь изящное. Ведь вы умеете, да?

Несколько дней мы разговаривали и радовались обретению друг друга. Я еще не совсем растерял свой словарный запас. Через неделю женщина ответила, что тоже что-то чувствует. Она простила меня за прямоту и сказала, что ей она, в общем-то, нравится.

Валерия прислушивалась, вздыхала, незаметно начинала учить меня жизни. В химическом составе ее тела что-то менялось. Я тоже стал дышать и потеть несколько иначе. И вообще во мне появилась надежда. Нью-Йорк с появлением Валерии тоже преобразился. В эти дни его населяли лишь порядочные и дружелюбные люди.

– Дело не только в тембре вашего голоса. Я чувствую что-то внутри себя. Физиологически. Я начинаю понимать, что вы имели в виду, когда позвонили познакомиться. Не подумайте, что я проститутка, но когда вы говорите со мной, во мне тоже что-то шевелится…

Валерия прислала через друзей черно-белую фотографию, на которой была изображена с чужим ребенком. Женщины любят фотографии в интерьере. С точки зрения натуры Валерия показалась мне валькирией. В ее глазах горела природная страсть. Ребенок служил намеком, но намек был слишком незатейлив, чтобы задуматься. Она писала о Заратустре и Кришнамурти. О том, что они помогли ей понять нашу родину. Рассказывала о себе. Просила не искать в ней лакированной американской красоты.

– Я не похожа на ваших Синтий и Дженифер, – говорила она. – Я – русская женщина.

Я проникся ее соображениями о родине и любви, прилетел в Россию.

Сначала Валерия попросила меня встретить поезд Гомель – Санкт-Петербург, на котором возвращалась от родственников.

– Вам необходимо принять решение, – сообщила она. – Так сказал мой папа. Он скоро умрет. Вы правда меня любите?

Принятие решения я решил немного отсрочить. На Ленинградский вокзал не явился. Жениться надо на дочке миллионера. В приданое брать остров Мадагаскар. Или хотя бы Шри-Ланка.

– Мой дорогой, – сказала мне Валерия. – Я вот-вот могу выйти замуж за другого. Вы пока что нравитесь мне больше прочих.