Строчка до Луны и обратно

Права оказалась Таня: сколько ни смотрел, ни шарил в густой траве газона — ручки нигде не было. Подошли две девчонки, поинтересовались, что ищу. Вот любопытные, вечно с вопросами лезут! А Таня, наблюдавшая сверху, таить не стала:

— Ручку обронила. Посмотрите, девочки.

«Ну, теперь раззвонят по всему дому! — с беспокойством подумал я. — Зачем ей было кричать? И почему это ручка у нее вдруг упала?.. А если нарочно обронила? Посмотреть, что я буду делать… И вообще, поглядеть на меня. Может, думает, урод я или вовсе без ноги. Как Сенька с прежней квартиры. Соскочил на ходу с трамвая, да — под колеса машины. Ногу в больнице и отрезали. Ходит с костыльком…»

Все это, немножко сердясь на Таню, я думал про себя, а сам в это время — глазами, глазами. Хоть бы скорей найти эту дурацкую ручку! Нашла девчонка. В самом деле — зеленая, с травой сливается. Найди попробуй!

— Ты отнесешь? — протянув ручку, спросила она.

— Если хочешь — неси сама.

— Нет, — подумав, сказала девчонка, — возьми. Ты же первый для нее искал.

Меня кольнуло: ишь, для нее!

Взял я ручку, вошел в подъезд, нажал верхнюю, не светившуюся красным огоньком кнопку, и дверь лифта открылась. В кабине, не раздумывая, утопил пальцем кнопку с цифрой «6», и послушная кабинка, подрагивая, потрескивая, быстро, с этажа на этаж понесла меня вверх, мимо Таниной квартиры, и замерла на площадке шестого этажа. А если Таня в дверях меня ждет?..

Но я, все еще переживая из-за разговора с девчонкой, не стал выяснять этого — открыл ключом замок своей квартиры и захлопнул дверь.

На балконе Тани не было. Я положил ее зеленую ручку в Наташкино ведерко с нарисованными цыплятами и опустил его вниз.

Как-то нехорошо мне было. Будто вот тяжелое что-то положили внутрь грудной клетки. Посидел на кухне, пожевал корку, потом взял веник, подмел пол. Но перед плитой с газовыми конфорками остались видные следы высохших капель от борща или молока. Потер ногой — не стираются. Тогда в ход пустил мокрую тряпку. Следы исчезли. Хорошее дело — тряпка. Только уж грязная очень. Открутил кран с горячей водой, намылил тряпку и принялся стирать ее. Она хоть и не простыня, но возился я долго. Все же почище сделалась. Можно сказать, совсем даже чистая стала.

Работа словно бы успокоила меня. Тогда полил еще и цветы на кухне. И в комнату прошел, где на подоконнике стоял пыльный кактус с колючками. Тоже напоил толстяка.

На балконе, у палки с крутившимся пропеллером, виднелся краешек ведерка. На дне его лежала свернутая записка. Те же зеленые, маленькие буковки: «Большое спасибо, Петр! Извини, что доставила столько хлопот. Таня».

Переживал я неспроста. На другой день увидел Киру. Не дождался, как обычно у песочницы, а встретил ее на углу дома — с хлебом шла, из магазина. Не иначе как Кира уже слышала о моих поисках зеленой Таниной ручки. А может быть, знала и не только о ручке. Разве не могли, например, те же девчонки видеть, как ведерко туда-сюда между балконами сновало? Да и мало ли, вообще, народу ходит!

Я почему говорю «может быть»? Сама Кира ничего об этом не сказала. Но я же видел: она словно какая-то замороженная была. Да и у меня язык во рту будто клеем смазали, не ворочается. Все же я спросил, что нового, приехала ли сестра.

Кира кивнула. И — никаких подробностей: поездом ли приехала или самолетом, кто ходил встречать. Ничёго. И на меня не смотрит.

Какой уж тут разговор! Но я еще и о хлебе спросил — свежий ли?

— Только сгрузили, — сказала Кира.

— Тоже за хлебом послали, — вздохнул я. — Побегу тогда. Сейчас обедать, а хлеба нет… Так побегу? — повторил я.

— Беги, — сказала Кира и сама первая пошла к дому.

Я потом все хотел рассердиться на Киру — могла бы, мол, «здравствуй» сказать, посмотреть на меня, а еще лучше — улыбнуться, как раньше, но никак не получалось — не мог рассердиться. Только и своей особой вины я не чувствовал. Рисунки, записочки, ручку в траве искал — все это ерунда на постном масле! Как была Кира для меня лучшим другом, самой хорошей девчонкой, такой и осталась. А Таня… Что ж, разве я виноват, что ее квартира как раз под нашей оказалась? Соседка. У Киры вон тоже — парень, сосед, стиральную машину им чинил.

В душе я понимал: не так это на самом деле. Но понимать, оказывается, мало. А вот взять на себя вину — куда тяжелей.

Но если сказать, что я ничего не пытался сделать и отдался, как говорится, на волю случая, что, мол, будет то и будет, — это неправильно. Например, конфеты, которые Таня прислала за второй рисунок. Не стал есть. Из протеста. Они стояли на полке так красиво завернутые, так хорошо пахли. Чего стоило съесть? Но я не притронулся. Наташка пришла из детского сада — ей в подарок преподнес.

А еще вечером минут тридцать стоял я на балконе и смотрел на тоненькую вертушку Киры. Все ждал — вдруг Кира покажется на балконе, посмотрит сюда. Обязательно помахал бы ей рукой. Только не показалась Кира. Неужели так обиделась? Хотя ведь сестра приехала, там теперь разговоры, разговоры.