Строгановы: история рода

После дипломатического приёма, во время которого Долли была официально представлена царице, она заметила: «Нам обеим было нелегко оставаться всё это время серьёзными. Но как только церемония была закончена, вошёл царь, который ждал за дверью, и весь этикет был забыт…

Царица женственна настолько, как это только возможно, её нежному существу соответствует и её распорядок дня. Её семья настолько счастлива, её дети настолько симпатичны, её супруг так хорош и преисполнен любви… что она всё то, что является в жизни серьёзным или может послужить для императора поводом для забот и огорчений, воспринимает только как сквозь пелену… Проявлять силу характера было бы чрезмерной нагрузкой для такого неземного существа. Никаких сильных импульсов не исходило от неё по отношению к императору, кроме нежности… Она говорит о несчастье как о каком-то мифическом событии…

Царь взял меня с собой в одну из поездок. Мы ехали в одноконном экипаже, царь был очарователен и болтал с непринуждённостью и любезностью частного лица. В его присутствии никогда не ощущаешь скованности; пожалуй, только тогда, когда он делает строгое лицо, тебе становится немного не по себе…

С визитами царь обычно ездил в небольшой, открытой четырёхместной коляске; он ездил один, без сопровождения, если не считать бородатого кучера. Утверждали, что он, несмотря на свою любезную и дружелюбную манеру общения, которая позволяла собеседнику почти сразу же преодолеть своё смущение, не обладал ни мягкой предупредительностью своего брата, ни его располагающей к себе улыбкой.

…Он выше и плотнее, настоящий гигант, в котором соединены элегантность и красота. У него очень правильные черты лица… при серьёзном выражении которого его взгляд напоминает взгляд орла, если же он смеётся, появляется ощущение, что сквозь грозовые облака проглянуло солнце».

Несмотря на окружавшее его великолепие, царь вёл простую и строгую жизнь, однако он разделял любовь всех русских к роскошным и расточительным празднествам во дворце или в частных домах.

Ещё со времён правления Екатерины в Новый год двери Зимнего дворца были открыты для всех. От тридцати до сорока тысяч человек разного происхождения толпились в просторных комнатах и залах, по которым без какой-либо специальной охраны проходила императорская семья, члены которой беседовали с присутствующими, не соблюдая при этом формальностей, предписываемых этикетом.

Язвительный маркиз де Кюстин, которого никак нельзя было назвать беспристрастным, но который, однако, являлся острым наблюдателем, писал:

«Я был на Венском конгрессе, но я не могу припомнить ни одного собрания, которое могло бы сравниться с теми, что устраивались в Зимнем дворце, в том, что касается ценности украшений, нарядов, разнообразия мундиров и блеска всего мероприятия в целом».

Во время одного из таких празднеств царь заметил: «Подчинение, как хотели бы думать некоторые, может являться выражением однообразия… но нет другой такой страны, где было бы такое множество народностей, обычаев, вероисповеданий и мнений, как в России. Многослойность – скрытое явление, однообразие проявляется лишь на поверхности, единство обманчиво». Затем он указал на группу офицеров и добавил: «Первые два – русские, следующие три – поляки, многие другие – немцы, а те, там в стороне, сыновья киргизского хана, которых сюда прислали для обучения вместе с моими кадетами», и он указал на маленького, с раскосыми глазами, похожего на обезьяну человека в удивительном расшитом золотом бархатном одеянии.

Долли Фиккельмон писала: «Царь танцевал со мной польку в очень весёлом настроении. Он стал вдруг пленительно молодым… Царица танцевала всю ночь с какой – то особой грацией. Смотреть на неё просто удовольствие. Она самая обворожительная из всех женщин… Всегда великолепно одета и всегда сама доброта…»

Когда устраивались балы, то по обеим сторонам лестницы и в передней выстраивались лакеи: огромные фигуры в треуголках, одетые в шкуры волков, медведей, лисиц, гиен, енотов; каждый старательно оберегал редкий и ценный мех своей повелительницы…

На приёмах при дворе леди Лондондерри всегда сопровождала графиня Строганова, «поскольку она обладала преимущественным правом по сравнению с другими русскими дамами». Леди Лондондерри была в восторге от великолепных мехов своей подруги. Граф предложил ей доставить из Тобольска всё, что она пожелает, потому что в этом городе за тот же самый мех можно заплатить половинную цену по сравнению с Санкт-Петербургом. И, тем не менее, меховая подкладка для пальто, которая состояла из двух тысяч кусочков лисьего меха, и на подбор которых требовалось больше пяти лет, стоила бы пятьдесят или шестьдесят тысяч рублей, так как из каждой отдельной шкуры брался только один маленький кусочек от основания хвоста.