Строгий профессор

Безусловно он понимает, о чём идет речь. А я как маленькая террористка. Мне нужно всё и сразу.

— Наташ, любовь — это такое слово, очень громкое. Его говорят, когда человеку хорошо, но оно не всегда имеет то значение, которое вкладывали в него литераторы всего мира.

— В общем, ты меня не любишь, — улыбаюсь я, стягивая с кровати простынь с пятном по центру.

— Сама непосредственность, — комментирует мою последнюю фразу профессор, добавляя: — И ты меня тоже не любишь, Наташ.

Помогает с постельным бельём. Я, конечно, с ним не согласна, но виду не показываю.

— Помню твою лекцию. «Тема любви в произведениях великих поэтов современности».

— Ты молоденькая, горячая, только что познавшая плотские утехи, тебе кажется, что ты любишь. Но это понятие гораздо шире, в него входит целый спектр ощущений, чувств и впечатлений, опять же знаний о человеке. Для этого нужно много общаться. Должно пройти время. В твоем возрасте я был влюблён во всех актрис сразу.

— Ладно, думай, как хочешь. — Комкаю простынь.

— Я не планировал тебя обижать, Наташ, и я ценю твое признание, оно безусловно лестно мне.

— Встретимся на «Что? Где? Когда?». — Закрываю дверь в ванную и, вооружившись мылом, начинаю отчаянно тереть желтовато-бурое пятно на простыни.

* * *

На игре Наташа вновь удивляет меня. Отвечает смело и вдумчиво, и вообще ведёт себя так, будто она капитан команды. Это её умение быть решительной и добиваться своей цели там, где нужно, в определяющий момент, впечатляет и восхищает. Так было со мной, с докладом, теперь во время «Что? Где? Когда?». Она вместе со своей командой умудряется победить преподавателей со счетом 6:2. Иванова кажется такой милой и беззащитной, маленькой, хрупкой, даже незаметной, но если её что-то интересует, если цель поставлена, Наташа как маленькая бойцовая собачка вцепится зубками, и не оторвешь, пока не получит желаемое. Очаровывают её рассуждения, особенно на тему того, во что, по мнению Ницше, не верит ни один победитель. Это было у нас по программе совсем недавно.

Вопрос я придумал самолично и был уверен, что студенты не смогут на него ответить. Но моя собственная ученица раскусила орешек, не поперхнувшись, дав мне очередной повод гордиться ею.

Конечно, меня всё ещё мучает совесть, собственное поведение коробит, всё это кажется неправильным и гнусным, но между тем я получаю так много всего, общаясь с ней. Я как будто воскрес из мертвых. Началась какая-то другая, цветная жизнь. Дело даже не в сексуальном влечении. Наташа меня удивляет, смешит, говорит, что ей вздумается, а потом вдруг смущается и краснеет.

С Наташей хорошо и как-то спокойно. Как будто вот оно — всё, что нужно для отношений. Не хватает только самой малости: чтобы она не была моей студенткой, а, допустим, случайно оказалась одной из дочек подруг матери. Было бы ей хотя бы на десять лет больше, а не как сейчас. Вот так было бы идеально.

Скажу больше: тайно встречаться с Наташей означает нехотя втянуть её в грязную интрижку. Если раньше свидания только ради секса мне казались приемлемыми, то с каждым часом, с каждым совместным разговором я понимаю, насколько сильное оскорбление наношу этой прекрасной девочке подобными предложениями. К тому же она говорит о чувствах, в которые верит. Мне стоит задуматься об этом.

Мероприятие подходит к концу. Студенты собираются, освобождая игровые столы, распределяют подарки, много смеются. Иногда я ловлю взгляд своей Наташи и как мальчишка радуюсь, улыбаясь ей в ответ.

Преподавательский состав тут же, неподалеку, во время игры мы сидели на стульях в импровизированном зрительном зале. Помня о просьбе Наташи, ещё в самом начале игры я избавился от навязчивого общества Барановой. Всё мероприятие общался с профессором из Керченсого университета. Много говорили о насущных проблемах в литературе.

Мы с коллегой покидаем зал, продолжая обмениваться репликами.

— Что я могу сказать по этому поводу? Роман Романович, если мы, например, посмотрим на бестселлеры в Америке, то увидим, что там в прозе важна та же повестка, что в культурных и общественных СМИ: насилие, бесправие, переоценка культурного наследия прошлого и других культур, помимо условно «евроатлантической», деколонизация, экологическая катастрофа, цифровая несвобода, переосмысление личных отношений, дестигматизация меньшинств и так далее и тому подобное.

—  Согласен. Стоит отметить, что беллетристика вообще обслуживает актуальную повестку, потому что на основные типы сюжета, скажем, роман воспитания, — поддерживаю интересный мне разговор, — она прекрасно натягивается. Бывает, что из этой среды — горячего обсуждения — вырастают и шедевры, но такое случается в одном проценте случаев и зависит от дара писателя. От умения повернуть эту проблему под неожиданным углом и обозначить её универсальность, от возможности создать характерологию и, конечно, язык помимо идеологической задачи.

— Совершенно верно, коллега. — Останавливаемся у двери. — Но об этом можно говорить бесконечно, — профессор, улыбнувшись, пожимает мне руку.