— Есть негласный закон! — декан повышает голос. — Преподаватель не может спать со студентками!
Будь это только моя тайна, я бы выкручиваться и скрываться не стал. Но на кону Наташина честь, поэтому мне приходится уйти от ответа.
— Если два взрослых, совершеннолетних человека нашли друг в друге то, что им не удалось найти ранее, в этом нет ничего такого.
— Рома, ты меня пугаешь! — орёт Ширин ещё громче. — Ты заведующий кафедрой и должен понимать, что подобные отношения априори неравноправные, так как у тебя есть власть над ними — поставить зачёт, поддержать научную работу и помочь с академической публикацией. А ещё есть власть этого не делать или даже создать препятствия в обучении и научной деятельности. И девка твоя оказывается зависимой от партнера.
— Не смейте так её называть!
Вот же дурак влюбленный, сам себя выдал. Но не выдержал, сорвался. Не могу больше. Наши отношения с Наташей нормальные, в них нет ничего плохого.
— Рома, — вздыхает, — ну я понимаю — Лаврентий, физрук наш, но ты же, Заболоцкий, почти святой. Как тебя угораздило!?
— Святых не бывает.
— Я тебе сейчас скажу, что произойдёт, когда ей надоест твоё занудство и она захочет трахаться с молодым парнем на красивой тачке. Ты посчитаешь это оскорблением и взбесишься! И если очень повезёт, то всё будет гладко. А вот если не повезёт, у тебя будет власть сделать всё, что угодно. Вплоть до того, что студентка вылетит из вуза и не сможет заниматься деятельностью, которую выбрала. Если она попытается предать это огласке, то за ней может закрепиться репутация “добилась всего через постель”, даже если все академические успехи её собственные. Она находится в крайне уязвимом положении, Роман Романович!
Громко выдохнув воздух, я закрываю глаза, потом опять открываю.
— У нас на факультете была такая история, когда я сам ещё учился, — продолжает Ширин, — с моей знакомой, когда она была первокурсницей. У неё не было с преподавателем никаких половых отношений, он просто морочил ей голову. Ввёл в заблуждение насчёт своих планов на неё и ничего не говорил о наличии у него девушки. А потом её просто не взяли на кафедру, на которую она хотела!
Пауза затягивается. Мне пора возвращаться к работе. У него нет никаких доказательств.
— Так трахал или нет? — Стучит кулаком ещё громче, моё молчание выводит его из себя. — Я тебе покажу кузькину мать, Заболоцкий. Если это правда, я такого у себя в коллективе не потерплю!
Ещё бы ботинок снял и долбил бы им, как Хрущев во время заседания 15-й Генеральной Ассамблеи ООН.
— Я к ректору пойду. Брось свою девчонку, она пусть молчит, сделаем вид, что я не поверил, прямых улик нет. Просто живём все, как раньше. Ты сам по себе, она сама по себе. Или, Роман Романович, тебя с завкафедрой снимут, я самолично подготовлю приказ об отстранении!
Встав, задвигаю за собой стул. Совсем не страшно! Даже наоборот, отлегло как будто. Уже и не надо думать, как всё будет, если наши отношения вскроются.
— А третий-то кто? — смотрю прямо на декана. Я, конечно, уже догадался, кто у нас такой замечательный решил начальство моё просветить об особенностях нашей с Наташей личной жизни. — Вы сказали: три человека в доверительной беседе. Я так понимаю: Лилия Сергеевна, Лариса Владимировна, а третий?
— И студент какой-то с первого курса, на П. Забыл, Па.. Пу..
— Паньков? — удивляюсь. — Не ожидал. С виду довольно ограниченный студент. Ему-то это зачем?
— Не знаю, ко мне Баранова подошла, потом он подбежал, как будто в подтверждение, — вздыхает. — Рома, ну как же так? Ну ты всегда был строг к тем, кто равнодушно относился к учебе. Талантливых поддерживал, бестолковых — нет. И тут такая история. С тобой? Поверить невозможно.
Я подхожу к двери, берусь за ручку.
— В общем так, повторюсь: на первый раз я закрываю глаза. Сообщи ей о конце ваших отношений и аттестуй по-хорошему, тут уже до каникул рукой подать. И пусть молчит! И Панькову пообещай что угодно — экзамен автоматом, место на кафедре, ёлки. С бабами-преподшами я разберусь. Лилия Сергеевна только к нам присоединилась, а уже, смотри-ка, какая умница: «довожу до вашего сведения», — плюëт в сторону. — А в сентябре группу эту другому преподавателю отдадим, будто ничего и не было. В отпуск сходи на недельку за свой счет, пусть всё уляжется. И просто не общайся с девчонкой, и всё! И чтобы такого больше н и к о г д а!
— Нет, — сухо отвечаю, покидая кабинет декана. — Хорошего дня.
Ни одна должность в мире не заставит меня бросить Наташу. Спустившись в кафе, заказываю чашку чёрного американо и пью залпом, чтобы как следует взбодриться. Меня немного ведёт, и настроение ужасное, но в одном уверен — Наташу я не оставлю. Не для того я её всю жизнь искал, чтобы какие-то грязные сплетни у меня забрали мою девочку.
Горячий и горький кофе дерëт глотку, откашлявшись, дожидаюсь звонка. И сразу же набираю ей. Она поднимает трубку довольно быстро, но по голосу понимаю, что моя маленькая очень расстроена.
— Рома, он… Паньков. Он козёл.
— Наташа, пожалуйста, не стоит опускаться до его уровня и выражаться.