Строгий заяц при дороге

— А теперь я имею честь представить вам месье Макса де Аблакатофф! — ерничал Игорек. — Кстати… это именно он починил мне стиральную машину!

На слова бывшего Пиявы мужская половина застолья разразилась бурными аплодисментами, переходящими в продолжительную овацию. Мне стало странно; не так давно я действительно переделал для Игоря машину «Малютка». И только-то. Овация была явно не по заслугам. Девы смотрели на меня с плотоядным интересом, а одна из них — пухленькая и довольно миловидная, смело окрашенная под гиену, указала мне на место подле себя.

Мне вымыли тарелку, поставили стакан и, пока магнитофонный певец исповедовался перед нами в грехах своей беспутной юности, плеснули в этот стакан гранатового сока.

— Итак, леди энд джентльмены, прошу внимания! — сказал Зуев. — Прошу внимания! Эй, там… Повторяю для дураков: прошу внимания!

Аудитория приутихла, и Игорек продолжил:

— Дамы и господа! Прошу не забывать, что у нас сегодня торжественное событие. Ульяна учится пить одеколон. — И он кивнул в сторону длинной белокурой девицы, которая, неестественно прямо сидя за столом, смотрела на мир выпуклыми стеклянными глазами.

— Итак, за что пьем? — прервал Зуева один из парней.

— За очередь, конечно! — улыбнулся Игорек. — Если бы не очередь, мы никогда не попробовали бы этого прекрасного напитка.

В Ульянин фужер был вылит флакон «шипра», а вода из чайника превратила его содержимое в противные белесые помои. Остальные разлили по рюмкам коньяк.

— Поехали!

Ульяна проглотила содержимое фужера, закашлялась и, зажав рот рукой, поспешила в прихожую. «Эта уже готова!» — подумал я.

А теперь я записался в стариканчики,
И друзья мои — клопы и тараканчики,
Позабыл давно дорогу в ресторанчики,
Запылилися граненые стаканчики…

— жаловался нам с пленки хрипатый, под Высоцкого, певец. За стенкой Ульяне было дурно.

Игорь Зуев любил жить красиво. Когда-то мы учились с ним в одном классе, потом поступили в один институт, из которого он, впрочем, тут же вылетел. Гораздо раньше, чем оттуда выставили за академическую неуспеваемость и меня. Игорь был сыном полковника, но в последнее время его отношения с семьей сводились, в основном, к тому, что он позволял родителям оплачивать кооператив, который те для него построили.

— Ника! — представилась моя соседка-«гиенка». — Это значит Нинка. А ты действительно Макс по паспорту? Как интересно!

— Как же, держи карман! — вмешался Игорек. — Месье Аблакатов у нас по паспорту Максуд. Не Макс и не Максим какой-нибудь задрипанный. Месье у нас по паспорту татарин.

— Ой, как интересно!..

Это, конечно, мне искренне наплевать, кто я по паспорту, и я вполне понимаю таких людей, как мой отец, который настоял, чтобы его сыну вписали в паспорт национальность матери. Но такие вот ужимочки в зуевском духе мне просто отвратительны. Реагировать на них я не стал, только подумал, что, когда придет время бить морды шпане, Игорьку достанется и за это.

— Кстати, о птичках, — глупо хихикнул один из малопочтенных «джентльменов», сидевший ошую от меня, — слушайте анекдотец. Тундра. Посреди этой тундры в сугробе сидит чукча и ест ананас, а вокруг него бегает другой чукча…

Все ржали до упаду, а когда кончили, я кашлянул и сказал:

— Зря вы так! В нашей роте служил один чукча. Так это был умный и рассудительный парень, к тому же — очень трезвого поведения!

Моим словам застолье обрадовалось еще больше, чем анекдоту.

— Ну, ты даешь, Макс! — неслось со всех сторон. — Ну, с тобой не соскучишься!

А Ника-гиенка уже ласково терлась щекой о мое плечо. В комнату вернулась побледневшая Ульяна и стала лечиться остатками лимонада.

— Вот так так, — сказал Игорек. — Вышла кисонька из кухни, у ей глазоньки запухли! Кстати, Уля, ты что, забыла? Ты ведь сегодня пьешь только одеколон! — укорил он виновницу торжества и, отобрав у девушки стакан, начал лечиться сам.

С каким бы удовольствием забил я этот стакан ему в глотку! Но сейчас меня сдерживала мысль об Аське и Святославе.

— Есть дело. Выйдем на кухню! — попытался я перекричать магнитофонного певца. Игорек кивнул и пошел из-за стола по ногам, опрокидывая пустые бутылки, притаившиеся под стульями. Я — за ним, приметив краем глаза, что предусмотрительный Пиява прихватил со стола длиннозубую мельхиоровую вилку. Хорька видно по повадке.

— Ну, чего тебе? — спросил он мрачно, когда мы прикрыли за собой дверь.

— Только ты меня и сможешь выручить! — я попытался придать своему голосу как можно более беззащитные и доверительные интонации. — Понимаешь, Хомяк пропал. А ведь вы с ним корешились. Может, он собирался куда-нибудь? И тут еще икона какая-то…