Строго между нами

Тара рассказала ей все как было, не ограничиваясь: «Мы поругались, и он ушел». Отчаянность ситуации и то, что на другом конце провода был абсолютно незнакомый ей человек, у которого, возможно, были ответы на многие вопросы, сделали свое дело.

— Я ожидала совсем другого, — сказала наконец Фей. — Я думала, дело в алкоголизме.

Тара затаила дыхание.

— Ты знала, что у него проблемы с алкоголем? — переспросила она.

— Конечно. А сам он не говорил об этом?

— Нет. Но я узнала. Мы обсуждали с ним этот вопрос миллион раз, и каждый раз он уверял меня, что проблем нет. Но проблемы были. О, Фей, это был настоящий ад.

Тара тихо всплакнула в трубку.

— Расскажи обо всем, — попросила Фей.

Тара утерла слезы.

— Когда мы только поженились, я думала, что проблема — в его работе, частью которой были бесконечные банкеты, — начала рассказывать она. В ее голосе все еще слышались слезы. — Каждый день Финн приходил поздно и был выпивши. Он не шумел, не ругался, просто становился иным… — Тара пыталась найти правильные слова, которые смогли бы описать состояние мужа. Она сказала, что он вроде оставался тем же, но его мысли были где-то далеко. — Я уже начала ненавидеть все эти сказки о том, что он должен развлекать клиентов или не рассчитал силы во время банкета с Дерри.

— О, Дерри, — как-то грустно рассмеялась Фей. — Я помню его.

— А я его ненавижу, — сказала Тара. — Это старый алкоголик. Даже если Финн куда-то и выбирался, чтобы выпить пинту пива, то непременно встречался с Дерри, и это завершалось общей попойкой. Словом, дело кончилось тем, что Финн снял деньги со счета гарантированного обеспечения кредита и мы не смогли внести плату за ипотеку.

— А что в ответ сделала ты?

— Я ругалась, вызвала его на прямой разговор. А он только сказал, что все будет хорошо, что скоро будет премия. Но премии не было, он продолжал пить, а я — ругаться. — Тара без сил опустилась в кресло. — Тогда-то я и переспала с коллегой по работе. Я не оправдываю себя, Фей. То, что Финн пьет, не означает, что я могу изменять ему.

— Но ты ведь хотела отомстить ему, не так ли?

Тара вздохнула:

— Фей, ты, случайно, не психоаналитик?

На другом конце провода раздалось хихиканье.

— Нет. Я работаю инструктором по фитнесу. Именно это мое хобби и раздражало маму. А так я имею степень по искусствоведению, которую получила еще в Ирландии. Кстати, здесь, в Америке, она мне совершенно не пригодилась, и я проходила переобучение.

— Ты не ладила с матерью… — осторожно заметила Тара.

— Можно и так сказать, — ответила Фей. — Просто у меня и у Финна с ней были различные взаимоотношения. Меня она не любила, а вот Финна обожала. Он был всегда настолько мил, что получал ласку за двоих. Свою и мою долю. Он первым спешил сказать ей: «Мама, ты, наверное, устала. Отдохни, а мы с Фей все вымоем». Естественно, что в ответ звучало: «Финн, ты такой внимательный». После чего мама шла наверх отдыхать, а может быть, делать маникюр, и все были счастливы. В том числе и мы, потому что она нам не мешала.

Тара не могла не спросить:

— Ты думаешь, что корни его пьянства — в детстве? Он пьет из-за матери?

«Если знаешь причину, то можно найти лекарство», — подумала она.

— Нет, Тара, никто никого не делал алкоголиком. — Голос Фей звучал твердо. — Многое из того, что случается с нами в жизни, может столкнуть нас с истинного пути. Но если говорят: «Я был вынужден, и кто-то виноват в этом», — знай, что это классическая отговорка. Я и сейчас по многим моментам далеко не на стороне матери.

Глория любила манипулировать людьми. Фей же сумела сохранить дружелюбие и тепло. В самом ее тоне было много заботы и внимания.

— Ученые до сих пор спорят о природе алкоголизма: что это — генетическая предрасположенность или, как они сами выражаются, «намеренный выбор», — продолжала Фей. — Но я не видела, чтобы мама вручала Финну бутылку и говорила: «Прикончи ее». Он делал это сам, так что сам, и только сам, виноват. А начал выпивать он рано. Я заметила, что он выпивает, когда ему было девятнадцать. Причем он не пил за компанию и ради забавы. Он реально стремился захмелеть. А мы часто тогда ходили в пабы. Может, это была своеобразная форма протеста с его стороны. Через это проходят все двадцатилетние. Мы считали себя взрослыми и потому полагали, что имеем право пить пиво. Но Финн уже тогда пил по-другому. Конечно, я не понимала причин, пока на первом курсе колледжа нам не начали читать психологию. Была у нас и отдельная лекция об алкоголизме. Все, что рассказывал лектор, было в точности о моем брате. Питье для него, как узнала я на той лекции, было защитным механизмом.

«Вот так: только позвонив на другой конец света, я узнала о том, что сама обязана была знать о собственном муже», — печально подумала Тара.