Строматы

Ему понятна и мила лишь справедливость.

(2) Но даже если мы еще не в силах исполнить заповеди закона, мы можем по крайней мере рассмотреть множество славных примеров для подражания и найти в них силу для развития в нас самих любви к свободе. Свобода поможет нам, если мы достаточно усердно и в меру наших сил прислушаемся к призыву, устыдимся и постараемся им уподобиться. Ибо и эти древние праведники, жившие согласно с заповедями закона, были «не из мореного дуба» и «не из твердой скалы».[412] В своем стремлении стать истинными философами они всецело предались Богу, и «это было им засчитано как вера».

(125, 1) Зенон в свое время великолепно сказал об индусах, что хотел бы он видеть хотя бы одного из них на костре, пожираемого пламенем, чтобы проверить их рассуждения о долготерпении.[413] (2) А мы ежедневно видим множество мучеников, сжигаемых, распинаемых, обезглавливаемых на наших глазах! (3) Страх перед законом привел, как наставник, их всех к Христу (Гал. 3:24) и внушил им и решимость запечатлевать веру ценой крови. (4) «Бог стал в сонме богов, посреди богов произнесет суд»[414]. Что это за боги? Это победители, торжествующие свою победу над страстью к наслаждениям, понимающие смысл своих деяний, истинные гностики, превосходящие весь мир. (5) «Я сказал: все вы боги и сыны Всевышнего» (Пс. 81:6). О ком говорит здесь Господь? О тех, кто в меру сил сбрасывает с себя оковы телесности. (6) И апостол говорит: «Вы уже не во плоти, но в духе»[415]. И снова: «Мы, будучи во плоти, не по плоти воинствуем»[416], ибо «плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления» (1Кор. 15:50). «Вот, все вы умираете, будучи людьми» (Пс. 81:7), – говорит, обличая нас, Дух.

(126, 1) Итак, будем воздерживаться от всего того, что возбуждает страсти. Будем, как делали это истинные философы, избегать кушаний, разжигающих чувственность, и постелей, изнеживающих своей мягкостью, равно как и всякой иной роскоши, и страстей, с ней связанных. Что другие достигают величайшими трудами, для нас как бы не существует. Умеренность есть величайший из даров Божиих. «Ибо сам он сказал: «Не оставлю тебя и не покину тебя»[417]. Этим он как бы говорит нам: «Старайся быть достойным того избрания, которое соединяет тебя со мной». (3) Итак, надлежит нам, стремящимся вперед, благоговейно и с готовностью принять на себя «легкое иго»[418] Господа. Именно он есть тот единственный, который движет нас к спасению, чтобы каждый, преуспевая «от веры в веру» (Рим. 1:17), достиг в результате подходящего ему счастья. (4) По словам Гиппократа Кеосского, бывает упражнения как для души, так и для тела, и состояние здоровья есть «умеренность в труде и отсутствие недостатка в пище»[419].

XXI. Мнения различных философских школ о смысле человеческой жизни

(127, 1) Эпикур считал, что счастье состоит в способности достичь безразличия к жажде, голоду и холоду и, нечестиво противореча богам, восклицал: «В этом готов поспорить я и с самим отцом богов – Зевсом». Таким образом, он склонен отдать первенство скорее свиньям, питающимся всякого рода нечистотами, нежели разумным людям и философам. Среди тех, кто считал наслаждение основой всего […[420]] прежде всего выделяются киренаики и Эпикур. (2) Они утверждают открыто, что целью является жизнь, проводимая в удовольствиях, и удовольствие является единственным высшим благом. Согласно Эпикуру, наслаждение состоит в избавлении от страдания. Он утверждает, что предметом, достойным выбора может быть только такой, который исходит из самого себя и в себя возвращается, пребывая таким образом в постоянном движении.[421] (3) Дейномах и Каллифон утверждали, что цель состоит в том, чтобы всеми возможными способами достигать наслаждения.[422]

По мнению перипатетика Иеронима, цель человеческой жизни – безмятежность, целью же человеческой жизни является счастье. Равным образом и Диодор, будучи последователем той же школы, заявляет, что цель состоит в том, чтобы прожить благородную и честную жизнь.

(128, 1) Эпикур и киренаики считают, что стремление к наслаждению естественно для человека. Доблесть, как они говорят, возникает ради наслаждения и постепенно развивает наслаждение.[423] (2) Каллифон и его последователи также считают, что доблесть является для наслаждения сопутствующим условием, однако впоследствии, увидев красоту, сопутствующую наслаждению, доблесть заняла место, равное первому началу, то есть удовольствию.