Строптивые фавориты

После такого афронта Леттис была вынуждена удалиться в провинцию. Даже когда она всего-навсего ненадолго приезжала в Лондон, это вызывало величайшее неудовольствие Елизаветы. Хотя Леттис теперь вела очень неприметный образ жизни и несколько лет подряд продолжала именовать себя графиней Эссекс, ее воздействие на мужа продолжало оставаться весьма значительным. Видно, графу Лестеру судьбой было предназначено всю свою жизнь оставаться подкаблучником. Тот же самый посол Франции Кастельно сообщал о своем посещении особняка Лестера в Лондоне: «Он специально пригласил меня отужинать с ним и его женой, каковая имеет большое влияние на него и с каковой он знакомит только тех, кому желает выказать знак особого расположения».

В 1581 году, к великой радости супругов, у них родился сын Роберт, лорд Денби. Через три года он умер, что погрузило родителей в глубочайшее горе. Пожилая Леттис уже была не в состоянии рожать, и мечту о продолжении рода Дадли пришлось оставить – брат Роберта, Эмброуз, тоже был бездетным. Граф Лестер всегда проявлял чрезвычайную щедрость в отношении своих приемных четырех детей от первого брака жены. Он не прекращал попыток добиться возвращения жены ко двору, но Елизавета оставалась непреклонна в своем решении.

Французский претендент

Похождения графа Лестера ничего не изменили в брачной политике Елизаветы. Иностранные послы продолжали наперебой предлагать ей в качестве женихов либо своих суверенов, либо их отпрысков. В 1579 году желание взять ее в жены изъявил датский король Фредерик II, но она быстро отделалась от него, в утешение произведя его в рыцари ордена Бани. Хотя королеве стукнуло сорок шесть, на горизонте возник совсем молодой претендент. Это был четвертый и младший сын Катарины Медичи, герцог Эркюль-Франсуа Алансонский (1555-84). Сыновья Катарины вообще не отличались крепким здоровьем, этот же, как будто в насмешку над своим именем[21], с виду вообще выглядел чрезвычайно хилым. Вдобавок к малому росту, искривленному сколиозом позвоночнику и небольшому горбу, лицо его было обезображено перенесенной в детстве оспой, а потому при конфирмации в возрасте 14 лет он взял себе имя Франсуа. Ко всему прочему, его сильно безобразил огромный нос, который Господь при сотворении явно предназначал для кого-то другого.

Идея женить сына на английской королеве завладела Катариной еще давно. Уже в апреле 1572 года в заключенный в Блуа договор между Англией и Францией был дальновидно включен пункт о взаимной помощи. Но печально знаменитая Варфоломеевская ночь 21 августа 1572 года, когда в Париже и по всей Франции были самым зверским образом умерщвлены около 50 тысяч гугенотов-протестантов, чуть было не свела к нулю это дипломатическое достижение. В Англию прибывали десятки судов, набитые религиозными беженцами, и в местном население вскипал праведный гнев против изуверов-папистов.

Посол Англии во Франции, сэр Томас Смит, которому было отлично ведомо, что королеве нравятся высокие и красивые мужчины, не стал обманывать свою повелительницу и привел в донесении вполне объективное описание принца, подкрепив его писаным маслом портретом. Пыл Елизаветы несколько угас, но умудренная опытом Катарина не дала промашки пустить свой замысел на самотек. Она известила потенциальную невестку, что нашла чудо-хирурга, который посулил без следа удалить оспенные метки с лица сына. Елизавета весьма ехидно поинтересовалась, почему королева, известная своей горячей любовью к детям, не сделала этого ранее. Катарина молча проглотила язвительный выпад – невеста с таким приданым могла позволить себе подобную колкость. По наущению маменьки и видавших виды советников герцог Франсуа принялся строчить Елизавете нежные любовные письма, которые, похоже, задели какую-то струну в сердце королевы-девственницы.

В 1574 году Франсуа унаследовал от умершего брата титул герцога Анжуйского и попытался возглавить во Фландрии борьбу против испанского владычества. На короткое время у Англии и Франции возник общий интерес. Обоим королевствам было выгодно изгнание испанцев, но они не горели желанием видеть независимые Нидерланды. Елизавету раздражало, что протестанты-голландцы стремились заполучить защитника в ее лице, она же смотрела на них как на бедных родственников. С 1578 года королева активизировала свои контакты с герцогом Алансонским, его пылкие письма настолько покорили ее, что она однажды написала ему:

«Со своей стороны я признаюсь, что не существует иного принца в мире, каковому я бы с большим расположением, нежели вам, отдалась, чтобы стать его, или каковому я чувствовала бы себя более благодарной, или же с каковым я бы провела годы моей жизни».