Структура стихотворного текста в аспекте герменевтической теории интерпретации (на материале английского сонета XVI-XIX вв.)

Как справедливо отмечает М. М. Бахтин, текст как высказывание определяется двумя интегральными характеристиками: его замыслом (интенцией) и осуществлением замысла, причем взаимоотношения между ними и определяют характер текста [Бахтин, 1986: 298]. Номинация «авторский замысел» (ср. термины психолингвистики и коммуникативной лингвистики «коммуникативное намерение», «коммуникативная интенция») нередко употребляется для обозначения первой ступени творческого акта, предшествующей непосредственному порождению текста (см., например, [Крупчанов, 2003: 273–274]). Однако это утверждение представляется не вполне исчерпывающим, поскольку в процессе создания текста его замысел редко сохраняет свою изначальную сущность, меняясь в соответствии с дальнейшим ходом мысли автора, как и под влиянием выбранной/выбираемой (и также изменяемой в процессе творчества) формы произведения. «Всякое воплощение замысла всегда есть и его уточнение, а в большинстве случаев и его изменение», – отмечает Д. С. Лихачев [Лихачев, 1983: 581]. Подтверждение этой мысли находим и в более поздних исследованиях российских лингвистов. Ю. В. Казарин видит в дихотомии «поэтический замысел – поэтический результат» основное противоречие, в рамках которого рождается необходимая для создания стихотворного текста «поэтическая энергия» [Казарин, 2004: 18] (ср. сходное высказывание В. А. Лукина [Лукин, 2005: 284]).

С последним утверждением согласуются и выводы западных текстологов. Так, представитель французской генетической критики Д. Феррер убежден в том, что не генезис детерминирует текст, а сам текст является «жестким определителем» своего генезиса [Феррер, 1999: 230–231]. Говоря об обратной связи в процессе порождения текста, ученый образно характеризует данный феномен как «постоянное переписывание истории» текста им же самим [Там же: 233]. Особенно важным в нашем случае представляется последующее замечание Д. Феррера о том, что явление обратной связи по сути не противоречит остаточному явлению изначального контекста, но дополняет его, поскольку они проявляются друг через друга [Там же: 237].

Таким образом, в большинстве случаев взаимосвязь смысло- и текстопорождения выражается в том, что эти процессы, во-первых, взаимообусловлены и, во-вторых, протекают практически одновременно. С точки зрения лингвистики художественного текста эта взаимосвязь прослеживается в единстве его конструктивного и концептуального уровней (ср. «…реально форма и содержание нерасчленимы, ибо форма есть не что иное, как содержание в его непосредственно воспринимаемом бытии, а содержание есть <…> внутренний смысл данной формы» [Кожинов, 2003б: 1145]; «замысел существует только в динамике изменений, нестабильности, в поисках “наилучшей формы”» [Лукин, 2005: 265–266]).

Обратим внимание и на то, что чисто семиотической характеристикой текста является и его знаковость, см. [Лотман, 1992: 129]. В этом смысле он обладает той же дихотомической структурой, что и любой языковой знак в соответствии с учением Ф. де Соссюра [Соссюр, 1999: 68–70, 112–114].

Сказанное приобретает особую значимость при обращении к тексту стихотворному (см. [Якобсон, 1987: 81]). Сегодня большинство ученых сходятся на том, что такой текст, «возможно, как никакой другой художественный (текст. – С. Н.) – необходимо рассматривать одновременно и как единое целое, <…> и как сложную структуру, которая складывается из элементов, сравнимых с единицами языка, но обладающих своей неповторимой спецификой» [Николаев, 2004: 56].

Итак, «стихотворный текст есть целое» и «стихотворный текст есть структура» – вот два важнейших положения, в которых раскрывается глубинная сущность любого произведения поэтического искусства. Первое из них предполагает реализацию одной из базовых характеристик текста вообще – его цельности, выражаемой здесь в единстве конструктивного и концептуального уровней. Важна их неразрывность, взаимопроникновение, при которых форма не противопоставляется содержанию, не выступает его «подчиненной оболочкой», но мыслится как его естественное продолжение, неотъемлемая часть. При этом содержание данного текста может получить только данное материальное воплощение: форма становится понятием глубоко индивидуальным, индивидуализированным, а ее изменение ведет к изменению содержания. Более того: форма также понимается как один из факторов смыслопорождения, влияющий на формирование и воплощение авторского замысла. Все отмеченное указывает на то, что единство конструктивного и концептуального уровней в стихотворном тексте лежит в основе его порождения и восприятия. Уточним, что мы намерены употреблять термин «форма» как частное воплощение конструктивного уровня текста, сужая его значение до особенностей словесно-фразовой структуры, графической и ритмической организации текста (хотя приведенные замечания сохранят свою релевантность и при широком понимании формы, принятом в литературоведении: см., например, [Кожинов, 2003б: 1145–1148]).