Лондон зависел от своей реки. Ей он был обязан своим расположением в виде полумесяца («li
Лондон: Вестминстер во времена Стюартов. Гравюра У. Палласа, 1643 г. (Коллекция Виолле.)
ганзейских купцов, который «после изгнания иноземных купцов отведен для дегустации рейнских вин». И действующее лицо пьесы Томаса Деккера скажет просто: «Встретимся нынче после полудня в доме рейнских вин, в Стиллъярде»136
.Использование реки [в качестве порта] обнаруживало тенденцию распространяться все дальше вниз по течению, к морю, тем более что «доки»-внутренние бассейны на ее излучинах — еще не были выкопаны, за исключением Брансуик-дока, который с 1656 г. использовала Ост-Индская компания. Второй док, Гринленд-док, будет сооружен в 1696–1700 гг. для китобоев. Но крупные приливные бассейны датируются последними годами XVIII в. Панораму торгового порта можно было увидеть либо от Биллингсгейта, либо от Тауэрской пристани, либо, еще лучше, от главного «замкá» на реке — от Кастомхауза, таможни, сгоревшей в 1666 г., но сразу же восстановленной в 1668 г. Карлом II. Эта панорама тянулась до Рэтклифа, «бесстыдного места сбора девок и воров», до Лаймхауза с его печами для обжига извести и дубильнями, до Блэкуолла, где удовольствие полюбоваться на суда сопряжено было с необходимостью терпеть «весьма сильный запах дегтя»… Лондонский Ист-Энд, район моряков, ремесленников и воров, не больно приятно было видеть, а его зловоние было, пожалуй, чересчур ощутимым.
Нищее население видело, как проходят перед ним богатства, выгружаемые с причаливающих судов. Какое же это было искушение! В 1798 г. «ужасающий разбой, ареной которого сделалась Темза… и объектом коего сделались все виды коммерческой собственности, особенно же изделия из Ост-Индии, рассматривается… как едва ли не самый страшный бич». Самыми опасными из этих воров были даже не «речные пираты», организованные в шайки и кравшие при случае какой-нибудь якорь или бухту каната, а ночные стражники, грузчики, матросы с лихтеров и габар, «тинные жаворонки», обшаривавшие реку в поисках якобы старых снастей, старых железных деталей или потерянных кусков угля, и, наконец, в конце цепочки-скупщики краденого137
. Все эти морализирующие сетования, почерпнутые из «Трактата о полиции» (1801 г.), великолепно показывают место подозрительного мира доков, обширной зоны воды, дерева, парусов, дегтя, нищенски оплачиваемого труда, мира, как бы находящегося за пределами жизни столицы, но связанного с нею многими узами; лондонец же видел чаще всего одни лишь следствия таких связей.Как я сказал, вплоть до постройки Вестминстерского моста, законченного в 1750 г., через Темзу вел единственный мост. Обрамленный лавками, он был своего рода торговой улицей, по которой не просто было проехать. Правда, на юге он выходил к Саутуорку, жалкому предместью с несколькими тавернами, 5 тюрьмами с мрачной репутацией, несколькими театрами, где были созданы пьесы Шекспира (но театры эти не пережили Революцию), и двумя или тремя цирками (Биар-гарден, Пэрис-гарден). На севере, на левом, чуть более высоком, чем противоположный, берегу реки простирался настоящий город, как бы «предмостное укрепление, обращенное на север», с двумя выдающимися высотными ориентирами — собором св. Павла и Тауэром. В самом деле, именно в северном направлении шло движение по ряду дорог, улочек, переулков, которыми Лондон был связан с графствами и с английской «большой землей». Главные дороги вели к Манчестеру, Оксфорду, Данстеблу и Кембриджу; все это были старинные римские дороги. По ним происходило своего рода триумфальное движение экипажей, повозок, а в скором времени — и дилижансов и почтовых лошадей. Вдоль этих осей сухопутная жизнь Лондона распространялась по расходящимся от города дорогам с твердым покрытием.