Струны памяти

— Щенок? У тебя был щенок?.. — Она опустила голову, присела на краешек дивана. — Странно. Никогда бы не подумала… — Она хотела сказать еще о чем-то, но замолчала, почувствовала, что это было бы ему неприятно. Она была ровна и спокойна, и еще ни разу не было, чтобы она обиделась или вспылила. Ему было хорошо с нею, и не только потому, что она ничего не требовала, а еще потому, что она не умела, а может, просто не желала при нем надолго задумываться о чем бы то ни было, и принимала жизнь такою, какая есть, и была довольна. Правда, иной раз словно бы нехотя она говорила, что вот ей уже скоро тридцать, а она еще не определилась, и у нее нет семьи, и тогда глаза становились грустными, и он старался не глядеть на нее и хмурился. Но скоро она опять была прежней, доброй и уступчивой. И он думал, что так будет всегда… Он не любил ее. Но, если ее долго не было: уезжала ли в отпуск, в командировку ли, — ему словно бы чего-то не хватало, и тогда сквозь привычное душевное спокойствие, которое он ценил в себе пуще всего, пробивалось что-то незнакомое, тревожащее… Но она приезжала, и все шло по-старому. Случалось, она начинала слишком часто приходить к нему, и это тоже было неприятно, он очень скоро уставал с нею. К счастью, она умела вовремя понять это, и, ни слова не говоря, уходила, а когда появлялась в следующий раз, вела себя так, будто ничего не произошло, и он был благодарен ей за это.

— Чудной нынче день, — снова сказал он, положа руки на подлокотники кресла. — И в голове побаливает, и в теле слабость… будто с похмелья. — Вытащил из кармана пиджака командировочное удостоверение, развернул… — В деревню еду. — Он посмотрел на нее, но она сидела все так же на краешке дивана, опустив голову и задумавшись. — Отчего же не спросишь, куда?..

— Зачем?.. — негромко сказала она. — Ты и сам скажешь, если сочтешь нужным.

— М-да, конечно… — Он снова посмотрел на нее и вспомнил: спрашивал как-то: «У тебя были до меня мужчины? Много?..» — «А не все ли равно, сколько их было?..» — сказал она, и он не мог не согласиться: да, все равно… Важно не то, что было когда-то. Важно, что есть теперь… Он поднес к глазам командировочное удостоверение и тут же затолкал его в карман пиджака. — Вот тебе раз!.. — помедлив, сказал он. — Оказывается, я еду в Улюбчукан…

— Ну и что? — спросила она.

— А то, что я родом из этой деревни, и там у меня похоронен отец. И я много раз собирался съездить туда и поставить на могиле, ну, положим, не памятник, а хоть тумбочку со звездою. Но так и не собрался. Все некогда, некогда… Черт!

— Ты не говорил об этом, — сказала она, а заметив, что он поморщился, уточнила: — Ты не говорил, что родом из деревни. Ты такой… такой наглаженный, подтянутый, и ничего-то в тебе от деревенского…

Ему было невесело, но он рассмеялся:

— А ты думаешь, что нынче деревенские уж так-то отличаются от городских? Ошибаешься.

— Отчего же?.. Я знаю, что не отличаются. Внешне. А только есть в них что-то, чего нету в тебе. И во мне.

— Ты говоришь загадками, — недовольно сказал он. — Что-то… чего-то… Зачем все это?

— Значит, ты из деревни? — сказала Мария. — И у тебя был дом. Дом, где ты родился. Какой?..

Он не сразу понял, о чем спрашивает, но потом сказал:

— Деревянный… Какой же еще.?

— Я знаю, что деревянный… Но какой именно?..

Он ответил бы какой, если бы помнил, но он не помнил и сказал:

— Обыкновенный. — А помедлив, добавил: — Отец хотел, чтобы я стал художником, и я тоже хотел этого. Но я стал оформителем. И у меня есть деньги. И художники, случается, приходят ко мне и просят деньги…

— А ты удобно устроился, — негромко сказала она. — Очень удобно…

— О чем ты?.. — с легкой досадою спросил он, она не ответила, и его досада спустя немного стала больше, и он сказал, даже и не пытаясь скрыть раздражения: — Я устал, и у меня раскалывается голова…

— Хорошо, я уйду, — сказала Мария, и он не удерживал ее. Он и прежде никогда не удерживал ее, и, после того, как за нею закрылась дверь в прихожей, он прошел на кухню. Кофе был холодный, но он не стал разогревать его, налил в чашку…