— Что пристала? С цепи, что ли, сорвалась?
Но жена не отвечала, и тогда, охая да вздыхая, муж начинал одеваться. За чаем говорил будто недовольно, а в глазах удивление:
— Вчера слышал — мужики сказывали: лесник наш Ерас вдоль Байкала гнездовьев понаделал на каждом, считай, километре. Зачем, думаешь?
Жена сердилась:
— Еще чего?.. Пристало голову ломать со всякого.
— А я так полагаю, — солидно говорил супруг. — Август уже. Не сегодня-завтра птица в лет пойдет. Кукушка засобиралась. Неспокойная стала. Вот он и старается для нее-то. Кормушек понаставил для гнездовьев. Делать ему больше, что ли, нечего?
— И нудит, и нудит, — всплескивала руками жена. — Ну, к чему мне знать, чего лесник вытворяет? Был бы хоть стоящий. А то и не поймешь, какой — или тронутый, или… — Подозрительно оглядывала супруга: — А может, и тебе захотелось того же?
Муж стеснительно отнекивался:
— Вот еще. Я какой ни на есть, а мужик. И по лесорубскому делу подходящий. Сам начальник до меня приметлив. А до всего остального я не охотник. И все же интересно, для чего себя изводит лесник из-за чепуховины? Для чего, а?
— Коль интересно, у самого и спроси, — уже мягче говорила жена: на нее успокаивающе подействовали слова мужа: «Сам начальник до меня приметлив».
— Э, куда там. Скажешь тоже. У нашего лесника выведать что-либо трудней, поди, чем воду из Байкала вычерпать.
Время к обеду, а дел еще часа на два. Устал Мартемьян Колонков — ломота в теле. Бегает по берегу Болян-реки, подгоняет сплавщиков, исходит в крике.
— Загребай в сторону. Не вишь, прет на мель. Заторишь, шкуру спущу.
Сплавщики, как на подбор, бравые. Скинули рубахи — жарко. Не слушают Мартемьяна Колонкова, делают свое, и баста. Лишь Лешка Колонков, длинный, как жердь, ручищи — лопаты, важок в них тонет, поглядывает на начальника лесопункта посмеиваясь да что-то шепчет, не переставая.
Мартемьян Колонков не имеет уважения к Лешке: с бегов тот недавно вернулся, помыкался по чужим краям и вернулся. А Мартемьян Колонков к таким не очень… И все же, когда Лешка пришел к начальнику да вытянув и без того длинную шею, пробасил виновато:
— Во… прибыл. Надоело лазить по всяким разным далям. Нагляделся. До конца жизни хватит, чтоб байки рассказывать. Прими, товарищ начальник, на работу обратно, — не стал противиться Мартемьян Колонков: людей недохват по лесопункту — упрятал подальше несимпатию к Лешке — и сказал:
— Беру. На сплав пойдешь.
Лешка налегает на важок и отпихивает от берега хлысты. Вода пенится, завихриваясь на течении. Стремки на створах — солнечные зайчики на синем стекле.
Мартемьян Колонков останавливается подле сплавщика, прислушивается.
— Что бурчишь? — не выдерживает. Лешка отставляет важок в сторону, теперь он, ей-ей, похож на царя Ивана — вот-вот шарахнет посошком оземь. «Долговязый какой вымахал, — думает Мартемьян Колонков. — А ума ни на грош. По ветру ум-то… Не зря по земле бегал. С головой который не урвет с Ехэ-Горхона».
— Де-ла, говорю, — важно отвечает Лешка. — Ну и дела, товарищ начальник.
И не поймешь, насмехается Лешка или серьезно. Мартемьяна Колонкова тянет сказать: «Не ерунди, Лешка, не тряси попусту высокое слово — начальник. К нему с почтением подходить требуется». Но не скажет — неловко.
— Что случилось? — спрашивает Мартемьян Колонков, хмурый. Ох, как неудобно ему — ввязался в зряшный разговор.
— А ничего такого, чтобы… Так, помалу…
— Не крути, коль начал.
— Ну, раз… слушайте — радостно говорит Лешка, оглаживая широченной ладонью волосы: — Ерас-то кукушек привечает, сам видел. Честное слово, привечает, товарищ начальник.
Мартемьян Колонков опять хмурится, а Лешка продолжает:
— В путь их собирает долгий. Подкармливает, — смеется.
«Не скалься!» — хочется крикнуть Мартемьяну Колонкову, да не крикнет: самому смешно и отчего-то неловко за лесника Ераса.
Оглянувшись, видит подле штабеля племяша Ераса Колонкова. Лешка говорит:
— Гляньте-ка, и племяша на догляд отпускает. Сам бы и шел, зачем парня-то?
Мартемьян Колонков бросает сердито короткое!
— Не треплись. Работай лучше. Тоже… умник нашелся. — И торопливо идет к пирсу, где стоят лодки сплавщиков.
Ерас Колонков, высокий, худощавый, с черной бородой мужик, вышел на крыльцо, глянул в небо, определил наметанным глазом, что установилось вёдро, бодро сводил пеганку на Болян-реку, скормил ей мерку овса и теперь счесывал скребком с лошади свалявшуюся линьку. Пеганка брыкалась, игриво мотала головой.
Мошка, прилипчивая и назойливая, кружилась в воздухе и не давала Ерасу Колонкову спокойно счесывать линьку.
— И откуда ее столько принесло? — проворчал Ерас Колонков.
Во дворе возле конюшни стояли козлы, на которые был уложен двухметровый обрезок сосны. На обрезке сидел племяш Ераса Колонкова Филька, симпатичный парень с вьющимися волосами и с задумчивым взглядом оленьих глаз.
— Дядь, а дядь — сказал Филька. — Дай я… А ты иди чайку подогрей.
— Ладно тебе, — буркнул Ерас Колонков, не привыкший доверять кому бы то ни было, даже племяшу, счистку линьки.