Но Струве все еще верил, что реальность непременно одержит верх над мифом, поэтому ему казалось, что будет совсем не трудно, оставив Плеханова в одиночестве, перевести российских социал-демократов в лагерь ревизионистов. Туган-Барановский и Булгаков уже были на его стороне, а в некотором отношении даже впереди него. Казалось, что обращение Веры Засулич не должно было составить особого труда. То же казалось и в отношении Ленина[435].
Однако уже первый опыт, заключающийся в попытке обращения в ревизионизм Потресова, отнял у него столько сил, что потребовалась некоторая передышка. В течение первых месяцев 1899 года он вел с Потресовым (находившемся в то время на административном поселении в Вятке) оживленную переписку, которая открыла ему глаза на то, насколько тяжелую миссию принял он на себя. Положительного результата эта переписка не имела — раз от раза тон писем становился все более язвительным, свидетельствуя о назревающей ссоре.
«Я начал с критических сомнений, — писал Струве в одном из этих писем, — пережив чрезвычайно живительную и полезную пору увлечения ортодоксией и окончательно вернулся к критике — под давлением непреодолимого внутреннего убеждения, вносившего и вносящего много беспокойства в мою душевную жизнь… Не знаю, Вы ли излечитесь от утопизма, я ли отрекусь от реализма, но если не произойдет ни того, ни другого, в наших воззрениях будет существовать глубокое различие»[436].
«Я был огорчен Вашим письмом, — ответил ему Потресов, — огорчен, потому что я чувствую, что мы перестали друг друга понимать, начали говорить на разных языках. А ведь у нас с Вами — сколько общих житейских и иных воспоминаний, сколько прожито вместе!
В процессе обмена мнениями страсти достигали такого накала, что однажды Калмыковой пришлось порвать одно из писем Струве Потресову, чтобы предотвратить между ними бесповоротную ссору[438]. К августу 1899 года Струве наконец понял, что дальнейшие попытки сделать из Потресова ревизиониста бесполезны. Потресов не поддался его влиянию. Примечательно, что позднее Потресов взял себе псевдоним «Старовер».
Несмотря на тяжелое состояние духа, Струве приступил к редактированию второго социал-демократического журнала. На сей раз инициатива организации журнала — о чем Струве, конечно же, не имел ни малейшего понятия — принадлежала полиции. Видя рост русского рабочего движения и желая располагать как можно более подробной информацией о его связях с интеллигенцией, министерство внутренних дел в конце 1898 года приняло решение о внедрении в социал-демократические кружки своих агентов. Следуя этой стратегии, оно приступило к спонсированию социал-демократической периодики, среди функционеров которой должны были подвизаться его агенты. Работу агента-провокатора должен был исполнять М. И. Гурович, бывший фармацевт, сосланный за участие в революционной деятельности на некоторое время в Сибирь и после возвращения из ссылки ставший платным информатором полиции. Пристрастия Гуровича выделяли его из среды русских интеллектуалов — он общался с дамами полусвета и даже имел репутацию биржевого игрока. Однако сомнения, возникавшие относительно него у некоторых социал-демократов, сглаживались благодаря поддержке, оказываемой ему филантропическими и общественными организациями, а также персональной рекомендации, данной ему его сотоварищем по сибирской ссылке В. Я. Яковлевым-Богучарским, пользовавшимся в партийной среде абсолютным доверием. Став в петербургской интеллигентской среде своим человеком, Гурович регулярно информировал полицию о происходящих там событиях[439].
Гурович еще и потому был наиболее подходящей для такой работы кандидатурой, что его гражданская жена А. А. Воейкова имела свое издательское дело. Учтя это обстоятельство, полиция 19/31 декабря 1898 года выдала Воейковой разрешение на издание ежемесячного журнала. Знала ли Воейкова о том, кому она должна быть благодарна за эту милость и где ее муж взял деньги для финансирования разрешенного издания, установить невозможно. Как бы то ни было она решила воспользоваться выпавшей на ее долю удачей и в январе 1899 года пригласила Струве на должность главного редактора журнала, отлично понимая, что он продолжит дело, начатое им в