Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

По требованию партии Бернштейн теоретически обосновал свои взгляды и в 1899 году опубликовал их в книге, названной «Условия возможности социализма и задачи социал-демократии»; содержание этой книги стало предметом оживленных дискуссий как в самой Германии, так и за границей. В конце концов немецкие социал- демократы отвергли предложения Бернштейна, так же поступил и Социалистический интернационал. Но при этом — и этот факт полезно помнить при разборе того, что впоследствии произошло со Струве — за Бернштейном признали право сохранить свое членство в партии. Вместе со своими последователями он занял периферийную, но прочную позицию на правом фланге немецкой социал- демократии и получал некоторое удовлетворение, наблюдая, как партия следует тем самым эволюционным курсом, который она в свое время отказалась принять. Характерно, что наиболее решительно требовали исключения ревизионистов из Интернационала представители Восточной Европы, такие, как Плеханов, Парвус (Гельфанд) и Роза Люксембург.

Вникая в суть разногласий, возникших среди немецких социал-демократов, Струве не испытывал особых затруднений в определении того, на чьей стороне лежат его собственные симпатии[426]. Он сразу же встал на сторону ревизионистов, хотя и не чувствовал большого уважения к интеллектуальным способностям их лидера. Он полагал, что Бернштейн «слаб в философии, немножко филистер, теоретически не совсем ясно мыслит»[427], к тому же он считал, что Бернштейн — мыслитель неоригинальный, следующий уже проложенными путями, прежде всего — фабианцами, в особенности — Веббсами[428]. Критика Бернштейна казалась ему слишком поверхностной, поскольку для него марксизм был не «грандиозной философской системой», требующей философского же анализа[429], а простым «эмпирическим конструктом». Тем не менее Струве восхищала гражданская смелость Бернштейна, и он не сомневался, что созданное им движение в конце концов одержит победу, поскольку оно в гораздо большей степени сообразуется с жизненными реалиями, чем марксистская ортодоксия[430].

К тому же Струве приводили в ярость те нападки, которые партийные ветераны, особенно Плеханов, обрушили на Бернштейна. Плеханов не только, не вникая в их суть, огульно отмел все его аргументы, но и отказал ему в личной честности. Бесконтрольно пользуясь все тем же «отравленным оружием», от применения которого в дискуссиях его в свое время призывал отказаться Энгельс, Плеханов организовал кампанию систематической травли Бернштейна и его сторонников в российской и немецкой прессе. И когда лидер германских ортодоксальных марксистов Каутский, отвергнув все аргументы Бернштейна, нашел в себе достаточно благородства, чтобы выразить ему благодарность за то, что он «заставил партию еще раз подумать», Плеханов, не колеблясь, немедленно обрушился и на Каутского[431]. Такая агрессивность со стороны Плеханова отчасти была вызвана ущемленным самолюбием — Бернштейн нанес ему смертельную обиду, написав в своих «Условиях возможности социализма», что Плеханов и его сторонники представляют меньшинство в российском социал-демократическом движении[432]. Но основной побудительной силой его поведения была приверженность все тому же староверческому принципу религиозного фанатизма: догматы веры неприкосновенны, или вера перестанет существовать.

Струве был убежден, что в глубине всей этой антиревизионистской кампании, организованной Плехановым, лежит интеллектуальная нечестность. Он был бы способен уважать плехановский догматизм, если бы чувствовал, что тот искренне убежден в неправоте Бернштейна. В этом случае он оспаривал бы его взгляды, но не имел бы к нему претензий морального характера. Однако Струве был уверен, что в глубине души Плеханов чувствовал, что Бернштейн затеял хорошее дело. Отвергая ревизионизм из соображений чисто политического характера, Плеханов ставил партийные интересы выше истины и совести, что превращало его в тривиального лжеца: «Ложь может быть объективно безвредна или полезна, но до тех пор пока она не сознана как таковая. Для того же, кто ее уже осознал как ложь, она, будучи поддерживаема, обращается в зловредный яд. Так и с ортодоксией. Верить в нее безопасно, но перестав верить, необходимо ее отвергнуть, как ложь… а иначе она развратит мышление»[433].

Рожденная сознательной ложью интеллектуальная нечистоплотность была проявлением тенденции, фактически уже наметившейся в действиях Плеханова, — подменять разумное обсуждение назревших вопросов и проблем «пролетарско-революционным выяснением» мотивов и благонадежности[434]. По мнению Струве, поведение Плеханова по отношению к Бернштейну несло в себе явные инквизиторско-полицейские черты, шокировавшие его и вызывавшие в нем опасения относительно будущего социал- демократического движения. Эти опасения, усиливаясь год от года, начали перерастать в нешуточную тревогу.