Наиболее существенным из всех тогдашних факторов, повлиявших на успех социал-демократии, явилась неожиданно резкая активизация российского рабочего класса. Его незначительность в то время была камнем преткновения для прозелитистской деятельности социал-демократии: в самом деле, какой общественный вес могла иметь социальная группа, представлявшая менее одного процента населения страны, по сравнению с тем же крестьянством, составлявшим 86 процентов населения? Даже если принять во внимание ускоренный рост численности промышленных рабочих, начавшийся после 1890 года, и допустить, что тенденция роста сохранится в последующие годы, это не давало достаточных оснований для утверждения, что такое незначительное меньшинство населения страны может оказать заметное влияние на ход ее истории. Однако этот постулат был сильно поколеблен — сначала в мае 1896 года, а затем в январе 1897-го: в это время рабочими текстильных предприятий Санкт-Петербурга были организованы две самые большие стачки, которые когда-либо проводились в стране. Тот высокий уровень инициативности и дисциплины, который продемонстрировали тридцать тысяч ткачей и прядильщиков, многих скептиков из левого лагеря убедил в том, что одна лишь численность сама по себе значит не столь много, как это считалось ранее. Способность рабочих своими силами организовать забастовку и сформулировать (с минимальной помощью со стороны социалистической интеллигенции) пакет далеко идущих требований показала, что промышленный рабочий класс действительно обладает тем самым классовым сознанием, которое ему приписывали марксисты и отсутствие которого раз за разом обнаруживало более многочисленное, но более аморфное крестьянство. Когда в июне 1897 года правительство капитулировало перед забастовщиками и согласилось на одиннадцати с половиной часовой рабочий день, никому уже больше не представлялось нереальным связывать надежды на обретение Россией политической свободы с рабочим классом, все таким же незначительным по сравнению с общим числом жителей страны[280].
Воодушевленные первыми победами, сплотившиеся социал-демократы почувствовали, что им необходим собственный печатный орган — для более широкого распространения своих взглядов. Струве, которого приводила в ярость невозможность опубликовать ответ на ту полемическую волну, которую после появления «Критических заметок» субъективисты гнали против него и его друзей, как о наиболее насущной задаче, стоявшей перед движением, постоянно твердил о приобретении собственного печатного органа. Вместе с Потресовым они несколько раз пытались прорваться в периодическую прессу, но каждый раз дело заканчивалось неудачей. Летом 1895 года Струве узнал, что на продажу выставлена еженедельная газета. Впав в состояние возбуждения, он бросился искать и нашел спонсора, некоего Н. А. Рейтлингера, и даже создал временный редакционный совет, но в конечном итоге все его усилия оказались тщетными[281]. Год спустя он принял приглашение регулярно писать для
В 1896 году он и его коллеги попытались огранизовать выпуск собственного ежемесячника. Заручившись обещанием финансовой поддержки этого издания, Струве с помощью Потресова сформировал редакционный совет, в который, помимо них, вошли Туган-Барановский, его жена (дочь известного петербургского издателя), Калмыкова, В. А. Оболенский и еще несколько идеологически близких им лиц. Чтобы обмануть власти относительно действительной политической ориентации проектируемого журнала, в качестве издателя фигурировал Оболенский, а в качестве редактора — некая «темная лошадка», один из постоянных посетителей артистических кафе, который, оговорив определенное жалованье, взял на себя юридическую ответственность. Действительным редактором этого издания должен был стать Струве. Когда, наконец, вся предварительная часть работы была проведена, Оболенский подал в Главный департамент по делам печати прошение о выдаче разрешения на издание. Но на власти не произвели никакого впечатления ни аристократическое имя издателя (Оболенский имел титул князя), ни политическая нейтральность подсадного редактора. Прошение было отклонено, и на этом дело застопорилось[284].