Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

И все же поворот Ленина в сторону борьбы за политическую свободу и альянса с «либеральной буржуазией» вряд ли был проявлением его истинных убеждений. Когда Ленин совершал очередной настоящий интеллектуальный скачок — а он был склонен к таким скачкам, — это всегда сопровождалось длительным духовным кризисом, во время которого, интенсивно анализируя сложившуюся ситуацию, он погружался в лихорадочный внутренний поиск. Так было около 1888 года, когда он решил стать революционером, и в 1892-93 годах, когда он покинул «Народную волю» и примкнул к весьма специфической ветви марксизма, и в 1900-01 годах, когда он порвал с социал-демократизмом и основал свое собственное политическое течение — большевизм[275]. И только его переход в стан социал-демократии не сопровождался ничем, что свидетельствовало бы о духовном кризисе. Весной 1895 года он горячо клеймил капитализм, обвиняя его в деструктивной направленности, а несколько месяцев спустя уже призывал к альянсу с капиталистами. Поэтому весьма вероятно, что к социал-демократии его притянуло не представление о свободном обществе как предварительном условии социализма, а открывающаяся перспектива тех стратегических выгод, которые, согласно аксельродовской теории гегемонии, вытекали из союза с буржуазией. Это предположение подтверждает и тот факт, что, когда в 1900–1901 годах Ленин перестал верить в теорию социал-демократической гегемонии (при каких условиях это произошло, мы детально обсудим позднее), он моментально потерял какой-либо интерес к социал-демократии.

Но все это было в недалеком будущем. А в 1895 году, медленно и с трудом, в основном благодаря усилиям Потресова социал-демократическая коалиция все же была сформирована; и Ленин и, Струве, несмотря на все их различия, стали политическими союзниками.

Сборник «Материалы для характеристики нашего экономического развития»[276] был передан на рассмотрение цензуры в мае 1895 года. Но на этот раз цензурный комитет не был столь сговорчив. Решив, что книга содержит подстрекательские призывы к революции и классовой борьбе, что особенно касалось ленинской статьи, цензура долгое время отказывала в разрешении на ее распространение и, в конце концов, в марте 1896 года распорядилась конфисковать и сжечь весь тираж[277]. Потресову удалось спасти сотню экземпляров этого сборника, и впоследствии они циркулировали среди российских читателей. Несмотря на эти неприятности, Потресов не растерял своего энтузиазма и в следующем году издал, с разрешения цензуры, еще две марксистские книги[278]. Однако в скором времени эта книжная серия стала терять свое значение, поскольку социал-демократы нашли более эффективные средства для распространения своих идей.

Глава 7. Борец за социал-демократию

1896 и 1897 годы были годами расцвета российской социал-демократии. Начав оказывать на общество существенное влияние, это политическое движение поляризовало его до такой степени, что заставило вспомнить полувековой давности спор между западниками и славянофилами. «Куда бы вы ни появились, — вспоминает историк А. А. Кизеветтер, — вам прежде всего предлагали вопрос: вы марксист или народник?»

«Во всех высших учебных заведениях студенты и курсистки разделились на два враждебных стана — марксистов и народников, — и пошла между ними перманентная словесная канонада, причем по дурной русской привычке спорящие не столько защищали свою позицию убежденными доводами, сколько обрушивались на противников с обвинениями в политическом малодушии, ну а кстати уже и во всевозможных прочих политических грехах. Марксисты громили народников за то, что народники ставят палки в колеса в деле сплочения рабочего пролетариата в грозную силу, могущую стать орудием борьбы против существующего строя, а народники обвиняли марксистов в том, что марксисты просто играют на руку капиталистам, проповедуя необходимость развития крупной промышленности, и аграриям, восставая против расширения крестьянского землевладения и нового земельного передела. Эти взаимные комплименты неизменно сопровождались свистом и шиканьем по адресу противников, обзываемых предателями, прислужниками власти и проч. и проч.

Всякое почти публичное выступление ученого или общественного деятеля — хотя бы по вопросу, далекому от жгучей темы о марксизме и народничестве, — сопровождалось шумными демонстрациями, борьбой аплодисментов со свистом и шиканьем, если только лектор принадлежал к одному из боровшихся лагерей»[279].