Однако альянс — совсем другое дело. В то время Ленин уже в такой степени находился во власти своих политических амбиций, что ради их удовлетворения был готов на то, чтобы крепко держать в кулаке личные чувства и пристрастия. Адвокат без практики (между прочим, достигнув уже двадцатипятилетнего возраста, он продолжал жить на средства матери), вроде бы литератор, не опубликовавший под своим именем еще ни одного слова, революционный лидер, стоящий во главе дюжины полуобразованных интеллигентов, он был вынужден идти на альянс даже с теми партиями и отдельными людьми, к которым не испытывал ни малейшей симпатии — только на этом пути он мог обрести какую-либо основу для получения реальной власти. Поэтому львиную долю своего времени он отдавал этой деятельности: заключил договор с организацией «Народной воли» об использовании их тайной типографии, вел затяжные переговоры с Мартовым об объединении разрозненных организаций, принимал участие в установлении и налаживании связей между социал-демократической интеллигенцией и рабочими, заведовавшими кассами взаимопомощи. Струве был для него только одним из звеньев в его «цепочке власти». Еще раньше утвердившись во мнении, что Михайловский, Воронцов, Даниельсон и другие публицисты, входившие в «народнический» лагерь (он сразу же стал использовать этот термин в том значении, в котором его употреблял Струве), представляют интересы некрупных сельскохозяйственных и промышленных производителей (то есть «мелкой буржуазии»), он придал им статус классовых врагов, с которыми необходимо безжалостно сражаться. В этих обстоятельствах Струве представлял для Ленина немалую ценность. Поскольку как бы Струве ни относился к идее революции, «народникам» он противостоял со всей присущей ему искренностью и страстью, так что в ходе проведения кампании против них он мог бы стать весьма полезным союзником. Ленину очень хотелось, чтобы Струве целиком посвятил себя задаче «развенчания» «народников», и было известно, что он выражал недовольство, что Струве напрасно теряет время на университетскую «схоластику»[253]. В течение всех пяти лет их тесного взаимодействия (1895–1900) ключевым словом для выражения ленинского отношения к Струве было слово «использование». А та невероятная злоба, с которой Ленин обрушился на Струве в 1900–1901 годах, явилась следствием внезапно возникшего у него убеждения, что вместо того, чтобы манипулировать самому, он, Ленин, в свою очередь, сам стал объектом манипулирования.
Даже если Струве и был свободен от тех манипуляционных устремлений, которые у Ленина при установлении личных взаимоотношениях с людьми всегда принимали угрожающие размеры, его союз с Лениным также носил утилитарно-политический характер. Струве был заинтересован в свержении самодержавия и замене его либеральным правительством. Ради успеха этого дела он был готов к контакту с самым широким кругом групп и партий, провозглашавших своей целью политическую свободу. Понимая, что Ленину присущи огромный талант политика и целеустремленная приверженность политической борьбе, он подавил в себе инстинктивную неприязнь к нему. Позднее он вспоминал, что «отставил в сторону» свои неприязненные мысли и представления о Ленине, поскольку они являлись «внутренними препятствиями», ведущими к «осложнениям в отношениях, которые, в надежде на их потенциальную политическую полезность, я считал одновременно и морально оправданными для себя, и политически необходимыми для нашего дела»[254].
Зимой 1894-95 годов, когда между Струве и Лениным завязывались их сложные отношения, Потресов готовил к изданию еще одну социал-демократическую книгу, в которой была помещена дискуссия по поводу двух работ, переданных ему в Лондоне Плехановым. Потресов предложил Ленину поместить в этой книге свою рецензию на «Критические заметки», но в исправленном варианте, после исключения особо оскорбительных пассажей (и, возможно, того, что он считал немарксистским). Ленин колебался: предоставившаяся возможность литературного дебюта была соблазительна, тем не менее он не хотел поступаться принципами. Кроме того, на него оказывали давление члены его кружка, активисты, которые не особенно хорошо разбирались в теоретических вопросах и на все с ними связанное смотрели с подозрением, в силу чего предпочитали не иметь слишком тесных контактов с университетскими интеллектуалами[255]. В конце концов под нажимом Потресова Ленин согласился передать этот вопрос на рассмотрение H. Е. Федосеева, казанского социал-демократа, чье мнение он высоко ценил; после того, как Федосеев посоветовал ему внести в статью требуемые исправления, он решился на публикацию[256]. Рецензия появилась в сборнике в исправленном и расширенном виде под названием «Экономическое содержание народничества и критика его в книге г. Струве»[257].