Струве: правый либерал, 1905-1944. Том 2

Уверенные в том, что правительство загнано в угол, либералы и их левые союзники усилили свой натиск. Я не собираюсь пересказывать здесь печальную историю I Государственной Думы, достаточно подробно освещенную другими[75]. Довольно сказать, что возглавляемая кадетами — крупнейшей думской фракцией — оппозиция, полагавшая, что терять ей нечего, а приобрести можно все, взяла на вооружение стратегию целенаправленной конфронтации с правительством. Первым делом кадеты внесли в парламент законопроекты, предполагавшие всеобщую амнистию и радикальную земельную реформу. Министров, которые являлись в Думу для ответа на вопросы депутатов, нарочито оскорбляли. Примирительные жесты со стороны монархии и ее чиновников высокомерно отвергались. В целом кадетская политика в I Думе основывалась на столь искаженных представлениях о соотношении политических сил и настроении общества, что в ее защиту буквально нечего сказать. В данном контексте маклаковская критика собственной партии просто неопровержима.

Комментарии, публикуемые Струве в Думе, а также статьи в других периодических изданиях, позволяют предположить, что на тот момент он шагал в ногу с партией. Будучи уверенным, что за кадетами стоят народные массы и, следовательно, партии по плечу самые серьезные задачи, он по-прежнему настаивал, не приемля иного, на реализации конституционными демократами своей излюбленной идеи — министерства, назначаемого парламентом и ответственного перед депутатами. «Последний политический триумф» близок, уверял Струве читателей Свободы и культуры[76]. Любые компромиссы по данному вопросу будут иметь разрушительные последствия: «Можно сказать, что весь ход нашего политического развития и даже судьбы самой монархии зависят от того, как скоро чиновничье министерство будет заменено министерством думским»[77]. «Без такого соприкосновения короны и Государственной Думы в России может продолжаться и торжествовать только стихийная революция со всеми ее культурными опустошениями»[78]. Когда в начале июня 1906 года появились первые слухи о том, что монархия подумывает о роспуске Государственной Думы, он отвергал подобную возможность как «сплошное недоразумение»: «В настоящее время не то что недопустимо, но прямо даже невозможно какое-либо, хотя бы временное, прекращение занятий Государственной Думы…Прекращение деятельности Думы означало бы переход от борьбы двух сил, протекающей в урегулированной форме, к борьбе их в форме самой грубой и беспорядочной, к борьбе, которая неизбежно сведется ко взаимному истреблению»[79].

Упрямый отказ правительства передать властные полномочия избранным народом представителям приводил его в неистовство. В минуту пессимизма, где-то в конце мая, он писал, что в стране ничего не меняется: «по- прежнему первый, самый могущественный и самый неоглядный революционер — правительство». «Упорствуя в нежелании уступить власть той единственной силе, которая еще может возродить страну и водворить в ней прочный порядок, — само правительство пригоршнями разбрасывает по стране искры возмущения, разложения и анархии… Игнорируя эту единственно устроительную силу в стране, правительство усугубляет анархию, и в этой анархии может износиться, сгореть и погибнуть та сила, которая способна еще устроить страну и спасти монархию»[80]. С каждым днем, заявлял Струве, остающиеся у монархии возможности для маневра все более сокращаются. До Кровавого воскресенья она могла преуспеть, разделив власть с умеренными консерваторами типа Шипова; но после января 1905 года такой вариант отпал, и корону вынудили пойти на гораздо большие уступки. Не исключено, что скоро и к кадетам взывать будет поздно; наступит такое время, «… когда и они будут бессильны направить поток революции по руслу закономерного развития, когда бушующие волны неудержимого, веками копившегося народного гнева, кипя и пенясь, зальют стародавнее здание русской монархии»[81].

«Прежде была слепая вера в политическое всемогущество царя: он может сделать все. Но эта вера была не то что спокойная, а прямо-таки пассивная. Она помогала народу не двигать горами, а терпеливо нести на себе гору политического ига и социального гнета.