Струве: правый либерал, 1905-1944. Том 2

Невозможно — да и бессмысленно — пытаться восстановить весь ход дискуссии, рожденной выходом «Вех»: предмет слишком обширен и подробно изучен другими[105]. Достаточно сказать, что реакция на книгу оказалась в основном негативной. Социалистическая и либеральная пресса, управляемая людьми, считавшими себя интеллигентами и, следовательно, воспринявшими книгу как личное оскорбление, сплотила ряды и ответила потоком насмешек и брани. Как повелось в России того времени, содержательная сторона проблемы вовсе не обсуждалась: в фокусе общественного внимания оказались политические следствия высказанных авторами взглядов. Результатом стало то, что писатель Андрей Белый (которому книга очень понравилась) назвал «военно-полевым расстрелом сборника»[106]. Кадетский ответ, сборник под названием «Интеллигенция в России», можно отнести к числу наиболее мягких[107]. Здесь признавалось, что в «Вехах» поднята вполне реальная проблема, но в то же время утверждалось, что кризис интеллигенции — явление временное, а будущность ее «блистательна». Милюков выражал абсолютную уверенность в том, что интеллигенция сумеет преодолеть «ядовитую поросль» «Вех» и сохранит приверженность пути, проложенному в течение двух предшествующих столетий[108]. Социалисты, изображая авторов «Вех» в качестве «реакционеров», были куда суровее. Но настоящие реакционеры, со своей стороны, от книги всячески отказывались, с воодушевлением подчеркивая, что трое членов авторского коллектива принадлежали к крещеным евреям (Гершензон, Изгоев и Франк), а остальные были просто «иудофилами»[109]. Мережковский тоже не остался в стороне: в публичной полемике со Струве он заявил, что подобно тому как Толстого в свое время отлучали от церкви, так и авторы «Вех» отлучили себя от интеллигенции[110].

Благожелательные отклики, когда таковые были, исходили в основном от представителей тех кругов, которые сегодня принято называть «творческой интеллигенцией», то есть не от публицистов, а от настоящих писателей. Весьма бурно на «Вехи» отреагировал Толстой; в главном мотиве книги он уловил созвучие с собственным убеждением в том, что истина — это внутреннее озарение. Он набросал статью, в которой жестко критиковал язык и стиль сборника, но не стал публиковать ее, опасаясь навлечь лишние неприятности на молодых авторов, которых считал «лучшими представителями интеллигенции»[111]. Андрей Белый написал страстный очерк, в котором называл сборник замечательной книгой[112]. В.В. Розанов полагал, что это «благороднейшая книга из всех, появившихся в последние годы, преисполненная героизма и самоотречения»[113].

Лично для Струве публикация «Вех» имела одно неприятное последствие. Среди почитателей книги оказался архиепископ Антоний (Храповицкий), известный писатель и крайне консервативный политический деятель, опубликовавший открытое письмо ее авторам. В этом документе Антоний заявлял, что знакомство с «Вехами» стало для него настоящим «праздником»: прежде он полагал, что русское общество безвозвратно потеряно, но теперь к нему вернулась надежда[114]. Струве немедленно отреагировал[115], поблагодарив архиепископа за добрые слова. Но, не ограничившись этим, он высказал озабоченность по поводу того, что церковь в России «в плену у той же самой “политики”, духовное освобождение от которой есть в нашем понимании единственный путь к оздоровлению интеллигенции». По его словам, «плененная и несчастная» церковь была национальной трагедией: ее политическое порабощение означало «разложение и гибель». Ответ Антонию вызвал новую бурю в прессе. Уже само по себе обращение «интеллигента» к церковнику как к равному воспринималось негативно; а проведение каких-либо параллелей между интеллигенцией и духовенством было и вовсе непростительно[116].