В ноябре 1913 года, в ходе бурной защиты своей магистерской диссертации, Струве сформулировал наиболее важную для себя научную проблему: «Чем может и должна быть история хозяйственного быта как самостоятельная дисциплина?»[1]
Этой декларацией было обозначено его место в когорте экономистов-теоретиков. Он оказался с теми, кого вопросы методологии волновали больше, нежели прикладная экономика. Действительно, в его многочисленных научных публикациях почти не затрагиваются такие центральные для современников темы, как образование капитала, занятость, производство и распределение, инфляция или экономический рост. Струве касался подобных вопросов лишь походя, исключительно для того, чтобы покончить с распространенными заблуждениями. И напротив, он всегда тщательно добивался того, чтобы используемые им категории были корректно сформулированы, а отношения между ними логически непротиворечивы. Он был стойким последователем Карла Менгера — основателя так называемой «австрийской школы» — экономиста, оказавшего на него наиболее значительное влияние. Последний настаивал на формулировке понятий «чистой» экономики, которые были бы изолированы от породившего их исторического и социального контекста. Но для Менгера критика метода оставалась проблемой вторичной, в то время как для Струве она всегда была центральной: конструктивная часть его экономической теории явилась побочным продуктом тех усилий, которые он как-то назвал «критическим пересмотром основных проблем и положений политической экономии»[2] и которым посвятил всю свою научную карьеру. Такой подход не слишком отличался от применявшегося ранее, в пору занятий Струве марксистской социологией: в обоих случаях метод был неокантианским и позитивистским, а во главу угла выдвигались не практические следствия, а терминологическая точность и внутренняя непротиворечивость.Эта озабоченность вопросами метода во многом объясняет весьма ограниченное влияние Струве на экономическую мысль. Когда его главный труд — «Хозяйство и цена» — вышел в свет, сначала в виде журнальных статей (в 1900, 1908–1913), а потом и отдельной книгой (1913, 1916), экономисты все еще интересовались вопросами метода. Но писания Струве на данную тему, за редкими исключениями, публиковались только на русском и, следовательно, были незнакомы западной аудитории. После войны, в эмиграции, он начал переводить ключевые главы книги на немецкий и французский, но страсть к методологии скоро остыла: ведь не кто иной, как сам авторитетнейший Иосиф Шумпетер презрительно называл известный
Струве профессионально занялся экономикой довольно поздно. Первую университетскую должность он получил в тридцать шесть лет, не имея к тому времени ни ученой степени, ни преподавательского опыта. Он предпринимал кое-какие изыскания в области экономической истории, но делал это скорее любительски, под влиянием политического момента — изобличая народнические представления об «особом пути России». Однако, получив в ноябре 1907 года свой первый академический пост (в Санкт-Петербургском политехническом институте), он с неуемным рвением взялся за исследования. Большая часть его экономических сочинений была написана между 1907 и 1917 годами; особенно интенсивно Струве работал накануне первой мировой войны, в период несвойственного для него спокойствия, посвященный в основном исследованиям, писательскому и редакторскому труду, а также преподаванию.
Стойкий интерес к экономике проявился у Струве на втором или третьем курсе университета[5]
. Как уже отмечалось, весной 1892 года он поступил в качестве слушателя в университет Граца, где среди прочих посещал лекции Рихарда Хильдебранда, выдающегося австрийского экономиста, подчеркивавшего роль демографических факторов в экономическом развитии[6]. Разумеется, в то время Струве оставался ярым марксистом. Он полагал, что марксизм обеспечивает ему явное преимущество: в разговорах с друзьями он утверждал, что был рад освоить Маркса до знакомства с экономистами других направлений[7]. Тем не менее, даже избрав экономику своим призванием, Струве еще какое-то время продолжал рассматривать экономическую литературу лишь в качестве подспорья в борьбе с теми, кто идеализировал экономическое положение России.