Сценарий для Незалежной

— Не бреши! Марийка меня любит, — усмехнулся Петро, — кто ей еще пижамку из соболя подарит? Никто! Дураков нет! И потом, я имение свое под… под… не помню, то ли Козюлиным, то ли Козиным построил, куда ей деваться? А хата моя, знаешь, «Белый дом» в Вашингтоне напоминает! — похвастался он.

— Ну да, твой «Белый дом» в Козюлине, почти как чей-то замок в Грязи! — засмеялась Самокритика. — А часовню, случаем, не поставил, чтобы грехи замаливать? — ехидно спросила она.

— А як же! В первую очередь! — обнадежил оппонентку Петро.

— Зря потратился, — влезла вторая критикесса, — тебе она не поможет! Хотя… может, мы просто о делах твоих добрых не знаем?

Парашин потянулся за бутылкой и хлебнул из горла.

— Принимал участие в благотворительной программе «Согрей любовью ребенка».

— Ой, держите меня семеро! — захохотала Совесть и, резко оборвав смех, продолжила: — Согрей ребенка… в подвалах Донбасса; пришей ему оторванные обстрелами твоей армии, руки, ноги; дай голодному дитятку еды; найди ему родителей, взамен убитых тобой; научи заново улыбаться! Сама слышала, как ты «согревал их любовью» у микрофона, помнишь речь-то свою поганую?

— Не помню! — нахмурился Петро.

— Зато я хорошенько запомнила, — вмешалась Самокритика, — а сказал ты о своих же украинских ребятишках с Востока страны вот что: «У нас дети пойдут в школы и детские сады, а у них будут сидеть по подвалам. Потому что они ничего не умеют делать! Вот так, именно так, мы выиграем эту войну!». Посади-ка своих туда хоть на день и поймешь, подлюка, как живут эти несчастные дети, которые никому ничего плохого не сделали!

— Да что ему объяснять, — махнула рукой Совесть, — Петька мать родную за бабло продаст и не хрюкнет, не то что чужих детей! Бандит он, натуральный бандит!

— Хто, я? Я? — задохнулся от возмущения Парашин.

— Ну не мы же?! Кто с криминалом поддерживает отношения? Ну с тем же авторитетом «Курой» из Бендер? А с помощью кого ты преступным путем завладел коммерческим центром «Gemeni»? Да с помощью криминально известного секретаря высшего Совета Безопасности Республики Молдовы Иона Порея! Скажешь не было?!

— Мммм… — замычал (без пяти минут) президент, отправляя в рот очередную порцию водки.

— А теперь выпускаешь оружие, чтобы убивать порядочных украинцев!

— Да таскаешься, попрошайка, по миру с протянутой рукой, с помощью беспросветной лжи и преступлений, добывая «бабки» для себя любимого!

— Що вы все время врете?! — обрел Петро дар речи. — Таскаюсь, потому что гроши стране нужны. Солдат надо в натовскую форму переодеть, освободить захваченные украинцами земли на Востоке, порадовать родной Госдеп!

— Эх… продажная твоя душонка, иуда! Ничего в тебе от еврея не осталось, сало в шоколаде! — воскликнули хором Петькины противницы. — Самому-то не тошно? Мальчики кровавые в глазах не пляшут?! Ну ладно, был «бартер» — греб под себя, а теперь стал «палачом» — начал своих же убивать! Тебе даже немцы это в морду кричали, забыл… алкоголик? Видать, в роду твоем не герои, а полицаи были, а иначе откуда бы такому выродку взяться? В 2013 году хоть что-то человеческое просматривалось — не дал радикалам милиционеров убивать, а что теперь? Грех великий на тебе висит, и не думай, что уйдешь от ответа!

— Дуры вы! — возмутился Парашин. — Да мы революцию делали, чтобы избавить Украину от олигархов! Это я нечаянно стал богаче на 100 миллионов, случайно как-то вышло, и сам не заметил, а ведь не хотел! Не по моей вине! Американцы виноваты, заманили меня в Международный валютный фонд и не выпускают оттуда! Я только революцию спонсировал: едой, водой, дровами…

— … бабами, «бабками», оружием, — закончила его речь Совесть. — Правильно тебя выгнали из Крыма. Помнишь, как жители тебя встретили?

— Хорошо встретили… — неуверенно произнес Петро.

— Криками встретили: «Вон из Крыма!» и мусором закидали!

— Правильно сделали! — согласилась Самокритика и жестко припечатала: — Жалко, что только мусором, гранатами нужно было!

— Зато я переименовал День Победы в День памяти Оуновцев по европейским традициям, — привел Петро в свою защиту весьма хреновый аргумент.

— Ну да… один козел сделал героями убийц, другой, из нашей выстраданной Победы — европейскую хрень! Одним словом — уроды!

— Да пошли вы! — махнул очередной стакан обвиняемый. — Не нужны вы мне обе, глаза бы мои вас не видели и уши б мои вас не слышали!

— Идем уже, идем, сами не желаем с таким ушлепком жизнь свою где-нибудь в Гаагском или Нюрнбергском трибунале заканчивать! А тебе, Петро, туда прямая дорожка, ползи дальше… ПАЛАЧ!

Петру было неприятно слушать такие откровенности, и он решил выйти на улицу и освежиться. Влил в себя очередной стакан, шатаясь, побрел во двор, свалился под елью и заснул…

Когда открыл глаза, удивился. Перед ним в кожанке, буденовке от Valentino и с чемоданом в руках стояла Марийка.

— Мать, ты куда? — слабым от перепоя голосом, спросил Петро.

Марийка помолчала, потом взяла себя в руки и решительно заявила:

— Ухожу от тебя Петя… насовсем. В Кремле теперь буду жить, в России.