Сценарий для Незалежной

— За два часа, пока нас утюжили, погибли шестеро, еще десять ранено! Особенно досталось улицам Короленко и Зыряновской, — потом махнула рукой, — какие уж там улицы… ничего не осталось, ни единого целого дома… одни развалины! Нет больше улиц, только названия…

— Господи, — прошептала Изольда, — да как же вы тут выживаете?!

— А как видишь! Вон у нее, — она показала, на обнимающую гроб, пожилую женщину, — убили сына и внучку. Катюше всего 11 лет было, разорвало ребенка пополам! Ее отец, Юра, пытался спасти… закрыть… вот так и погибли вместе! А вон мать Катюши, Анечка, — жительница Горловки указала, на сидящую в инвалидной коляске, молодую женщину с перевязанной культей, — сколько же горя довелось пережить одному человеку! Ей руку оторвало, младшего двухлетнего сынишку осколками посекло, глазки обожжены, не открываются! Хорошо хоть младенец жив остался, его обломками засыпало! Такое горе! Все глаза выплакали! Каждый день хороним…

Журналисты молчали, смотреть на это зрелище без слез было невозможно! По улице плыл бесконечный людской поток. Кладбище. Могилы, ожидающие новых жертв террора, венки, рыдания, проклятия — всё смешалось в этой великой трагедии! Опущенные в могилы гробы; первые комья брошенной земли; стоящие на коленях у края могил убитые горем родные, не в силах расстаться с теми, кого они любили, кто был еще вчера жив и полон сил! Вот и всё… был человек и нет человека, и никогда больше не будет! От жизни остался лишь холмик, деревянный крест, несколько венков, да вечная память…

— Лиза?! — кто-то тронул Лизу за плечо.

Элизабет обернулась. Перед ней стоя л… Богдан Бондаренко. Лиза помнила его еще с той поры, когда он был частым гостем в Германии. Это был уже не тот человек — постарел, осунулся, виски посеребрила седина…

— Ой, Богдан Романович! Здравствуйте! — они обнялись. — Как вы нашли нас?

— Случайно увидел. Здесь почти вся Горловка собралась…

— А мы ведь к вам ехали, но по дороге встретили траурную процессию. Как же всё это страшно!

— Не вовремя приехали, Лизочка, сейчас тут очень опасно… А это ваши друзья? — спросил он, заметив журналистов.

— Приехали группой. Снимаем документальный фильм о событиях в Украине, хотим в Европе правду рассказать. Здесь у нас и россияне есть, — Лиза представила своих друзей.

— Давайте все ко мне! — пригласил гостей Бондаренко и пояснил: — С гостиницами проблемы, наш город уже настоящая фронтовая зона!

Через несколько минут микроавтобус двинулся вслед за старенькой «восьмеркой» Богдана. К большому счастью, снаряды, выпущенные по Горловке, обошли его дом стороной, но на улице, где жила семья Бондаренко, тоже были разрушения. Журналистов приветливо встретила жена Богдана Наташа и двое малышей: двухлетняя Лялечка и восьмилетний сын Сережа. Вечером, чутко прислушиваясь ко звукам во дворе, сидели за столом. Наталья поделилась своими планами.

— Через неделю уезжаем с детьми в Россию! Сил больше нет здесь оставаться… хоть их спасем!

— А вы, Богдан Романович? Вы тоже уезжаете? — поинтересовалась Лиз.

— Нет, — вздохнул Бо, — на мне хозяйство: куры, свиньи, корова… Если все уедем, что с ними будет? Нет, я не могу!

— А почему не пойдете в ополчение? — прямолинейно спросил Антон.

— Хочешь откровенно? — ответил вопросом на вопрос хозяин дома и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Не готов умирать! Если со мной что случится, кто будет их поднимать? — кивнул он на копошившихся малышей. — Вон, Василий, мой свояк из Новодружеска, пошел воевать… а через две недели пропал без вести! Где он, что с ним никто не знает! Теперь и его семье помогаю, там тоже дети… внуки…

Что можно было на это ответить? Осудить? Глядя на все происходящее со стороны, легче всего рассуждать и осуждать, а может, стоит поставить себя на место этих людей…

Думая о событиях сегодняшнего дня, Лиза вдруг вспомнила тот страшный репортаж из Горловки после обстрела, который видела в интернете. Ужасные кадры гибели молодой мамы и ее ребенка. Они ушли вместе… так и лежали на земле — маленькая годовалая девочка, которую, пытаясь спасти, закрыла собой молодая женщина… Лиза даже запомнила пронзительное по своей глубине стихотворение незнакомой Светланы, которое звучит, как реквием для всех, кого убили, уничтожили киевские власти.