«Нэд! – кричу я во всю глотку. – Там… там… скорее! Джаспер! Он упал… Это моя вина!»
«Что случилось? – Он перепуган. – Что с Джаспером?»
Мы поравняемся. Задыхаясь и плача, я повторяю:
«Это моя вина. Мне хотелось посмотреть на долину с высоты, а Джаспер, он упал!»
Моя речь сумбурна. Слезы и страх мешают говорить внятно. На моем лице ужас. Подобное мне еще не доводилось разыгрывать, и я боюсь, что Нэд может увидеть фальшь. Но он ничего не видит. И не слышит. Он бежит к месту трагедии. Он падает, раздирает колени, встает и бежит дальше.
«Мамочка», – шепчет он.
Я слышу это, потому что бегу рядом. Правда, в отличие от него, я слежу за дорогой и удачно огибаю каждую рытвину. Падать и разбивать колени мне вовсе не хочется.
Мы пробегаем мимо деревянного Мушу, несемся к валуну.
Теперь главное – не упустить момент. Нужно внимательно смотреть на Нэда. На его лицо.
На глаза.
Не упустить ни единого мига его боли и отчаяния. Иначе все было впустую.
И Эдвард Спенсер, «Нэд – из дома обед» с вечно слезящимися глазами, не подводит меня.
«О боже, Джаспер, нет!»
Он падает на колени рядом с трупом собаки, не решаясь притронуться к нему. Я опускаюсь рядом, всхлипываю и растираю слезы по лицу. Я смотрю прямо перед собой, на Джаспера, но на самом деле я ни на секунду не выпускаю из поля зрения глаза Нэда. Я не помню, чтобы когда-то еще со мной было что-то подобное. В тот день я испытываю самые сильные эмоции за все двенадцать лет своей жизни.
Я не могу совладать с собой. Чувство счастья накрывает меня. Я не в силах сдержать улыбку. Из последних сил я искривляю рот в плаксивый зигзаг и медленно отхожу за спину Нэда.
Он рыдает в голос, нерешительно тянет руки к Джасперу, но в последний момент отдергивает их, как от раскаленной печи. И снова тянет.
Я в безопасности. Нэд не видит меня. В случае чего, если он решит вдруг резко обернуться, я прижму ладони к лицу и начну громко всхлипывать. Но пока он сидит ко мне спиной, ревет и все никак не решится дотронуться до Джаспера.
И я перестаю сдерживать себя.
Я начинаю беззвучно смеяться.
«Прости, прости, – причитает Нэд, – ты же хотел пойти со мной, зачем я тебя остановил, прости, дружок».
Извиняется и благодарит. Благодарит и извиняется. Ничтожество.
Той ночью, лежа в кровати, когда от дневных ощущений почти ничего уже не останется, лишь блеклая тень погасших эмоций, я найду для себя то, что в дальнейшем стану называть Источником Вечной Радости.
Предвкушение.
И еще кое-что я пойму и после этого не усну уже до самого утра:
Если так выглядели глаза мальчика, потерявшего любимую собаку, как же тогда могли бы выглядеть глаза мистера и миссис Спенсер?..
В Джексоне я потерял твой след, Эндрю.
Если бы ты проработал на той фабрике еще хотя бы пару недель. Но ты нигде не останавливался дольше чем на год. Ты бежал от самого себя. Ты добирался на чем придется до первого попавшегося города и устраивался на самую черную работу. Все, в чем ты нуждался, – это еда и укромный угол для ночлега. Твои потребности свелись к минимуму. Чем дольше я искал тебя, тем сильнее чувствовал твое отчаяние.
Двадцать лет, Эндрю. Кто-то за это время успевает родиться на свет, закончить школу, завести детей…
А я искал тебя. И ничего больше мне не было нужно в этой жизни.
Тогда, в самом начале, пока ты еще оставался в городе, пока я не знал, что это сделал ты, у меня была жена. Была работа.
Каждый день я приходил к тому ангару и сидел там до глубокой ночи. Я не виню полицейских. Я даже благодарен им за то, что они так и не сумели выйти на твой след. Нигде не нашлось твоих отпечатков. Ты не оставил следов. Почти не оставил.
Щебень, застывшие капли сварки, кирпичная крошка, болты и гайки. Горы мусора валялись под ногами криминалистов. Это не улики. Это всего лишь мусор. Банки из-под газировки; пивные банки; сгнившие от дождя картонные коробки китайской лапши. Это мусор. Не улики. На экспертизу забрали сигаретные бычки. Забрали срезы земли с рисунком протектора ботинок. Они забрали чертов блок цилиндров с кровью моей девочки. Но мелкие камушки, кому они нужны, Эндрю? Кирпичные крошки, гравий, разве это улики? Вся территория вокруг ангара была завалена этим добром.