Сценарий

Утром, когда мы собирались в дорогу, Эйлин предложила остаться еще на денек в номере; купить виски, развалиться на полу и, разговаривая, приговорить бутылку. Так мы и сделали. Пьяным языком легче произносить вслух страшенные мысли.

День клонился к вечеру. Номер мотеля окрасился оранжевым светом заходящего солнца. От этого болела голова.

Впрочем, совсем не от этого.

Я не мог перестать думать о сегодняшнем кошмаре. Что все это могло значить?

Задавать этот вопрос я боялся даже про себя. Мое подсознание не играло метафорами. Оно выдавало обрывки прошлого в буквальной форме. Мне снилось, как Бак избил меня, и это было в действительности, вот что страшно по-настоящему.

А что вообще снилось мне? Если не считать сны, в которых были Бак и наркоман Стэнли, что ко мне приходило по ночам?

Девочки.

Я содрогнулся всем телом, и с губ сорвался тихий стон.

Эйлин подняла на меня пьяный взгляд.

– Скоро мы все узнаем, – сказала она, – перестань мучить себя.

– Не могу. Я… я почти уверен, что…

Она не дала мне досказать.

– Не говори ерунды.

– Эйлин, ну послушай, – почти простонал я, – сначала мне снился только один ребенок, девочка, запускающая воздушного змея. Это страшный сон, ты знаешь, мы сотни раз его обсуждали в попытках найти хоть что-то, что помогло бы разобраться в моем прошлом…

Эйлин вновь попыталась перебить, но я не дал.

– Подожди.

Мне необходимо было проговорить вслух все те мысли, что рвали меня на куски. В глубине души я надеялся, что Эйлин сумеет переубедить меня: найдет нужные слова; найдет логические нестыковки в моих выводах; рассмеется и назовет придурком с больной фантазией.

И я продолжил.

– Та девочка с воздушным змеем… это жуткий сон, да, но все же каждый раз после пробуждения я был сам не свой, однако мне и в голову не приходило… Вернее, приходило, конечно, мне что только не приходило… Но всерьез я об этом не задумывался. Определенно она так или иначе относилась к моей прошлой жизни, в этом смысле она была реальна. И с ней что-то случилось. Возможно, она погибла, возможно, сильно пострадала от какого-то несчастного случая. Я допускал, что случившееся с ней несчастье – моя вина. Может, это моя дочь, я не знал. Может быть, она погибла из-за меня. Это ужасно, это пугало до чертиков. И все же я не предполагал о себе ничего такого. До сегодняшней ночи.

– А теперь? – Эйлин со злостью и раздражением посмотрела на меня.

Я вздохнул.

– Два ребенка, Эйлин. Оба умирают страшной смертью. Оба что-то пытаются сообщить мне через сны. Я почти уверен, что в скором времени… – Медленно подняв голову от тарелки с сырными чипсами у ног, я встретился с Эйлин взглядом. – В скором времени девочек станет больше. И тогда не знаю, что мне делать. Я и сейчас не знаю.

Я замолчал. Не говорила и Эйлин. Она продолжала пристально смотреть на меня. Рука с бокалом застыла у губ. Потом она живо поставила его на пол и сказала:

– Теперь ты послушай меня. Я не говорю, будто за твоими кошмарами ничего не стоит. Я не говорю, что твое прошлое не скрывает никаких трагедий. Вся твоя жизнь, которую я знала, говорит об обратном. Но это вовсе не означает, что ты…

Эйлин замолчала, и я подтолкнул:

– Говори.

– Это не означает, что ты маньяк-убийца.

Слово прозвучало. И удивительное дело: мне стало гораздо легче. Возможно, потому, что произнесла его Эйлин, а не я. Из ее уст, со стороны, это звучало как-то нелепо, несерьезно. «Маньяк» плотно ассоциируется у всех с кинематографом, с бульварной литературой. Это слово давно утратило серьезный смысл для любого, кто не сталкивался с серийным убийцей в реальной жизни.

И мы все еще продолжали сидеть на полу дешевого мотеля. И Эйлин не вскочила с места и не бросилась звонить в девять-один-один. Мои предположения не смутили ее; она сочла их чушью.

Может, так оно и есть? Чушь?

Мне стало легче дышать, но дышать хотелось полной грудью. Тогда я сказал:

– Но я душил ее, понимаешь? Душил.

– Недавно мне приснилось, как я всаживаю нож в живот своему боссу.

Я отмахнулся.

– Перестань. Ты понимаешь, что я имею в виду.

Эйлин кивнула:

– Да. Но послушай, не стоит каждый сон трактовать совсем уж буквально. Я не говорю, что все это одна сплошная метафора, но, может быть, до какой-то степени так оно и есть.

Может быть, Эйлин, подумал я, может быть. Боже, как же хотелось, чтобы она оказалась права. Конечно (в этом можно не сомневаться), ничего хорошего меня не ждет по приезде в Лос-Анджелес. С каждой секундой, с каждой милей, приближающей день нашей встречи с Гарретом, во мне росло желание развернуться и броситься наутек. Но разве не это я делал последние двадцать лет? Хватит. Тогда я хотя бы знал, от чего бегу. И если правда окажется страшней самых страшных ожиданий; если груз ее вновь придавит меня к земле; если я, спустя годы, вновь не смогу справиться, я не побегу. Больше не побегу. Я закончу то, что не удалось господину Колину Гаррету.

Я убью то чудовище, что жило в этом теле до меня. Убью прежде, чем оно вновь поднимется с темных глубин сознания.