Сценарий

Всю дорогу до самой Калифорнии я рылся в интернете, пытаясь разобраться с устройством работы психиатрических клиник. Что я только не узнал. И о деинституционализации – реформе, начатой еще в шестидесятых, с целью улучшения качества содержания больных; и о том, что в штатах на каждого четырнадцатого приходится один душевнобольной; и о том, как одна из крупнейших психиатрических клиник ставит лжедиагнозы, чтобы увеличить доходы за счет страховых выплат. Но я так и не смог узнать, могу ли навестить кого-либо, не являясь ему ни родственником, ни даже соседом по дому. На всякий случай я выдумывал какие-то легенды, вроде того, что «пришел проведать родного брата, которого не видел долгие годы и вообще жил в другой стране, в Дании, и, возможно, он меня не узнает, однако…» Дальше я запутывался в собственной бредовой истории и начинал сочинять новую. В конечном счете я решил ничего особенного не придумывать, а просто спросить, могу ли я навестить мистера Колина Гаррета, своего давнего знакомого.

Так и сделал.

Девушка улыбнулась еще шире (я снял бейсболку, чтобы ничего не скрывало огромную вмятину в черепе).

– Разумеется. У нас не тюрьма. Большинство наших пациентов проходят полустационарное лечение.

Я не совсем понял, что именно это означает (уходят домой по выходным?), но уточнять не стал, мне было не особо интересно.

– Как вас представить мистеру Гаррету?

У меня возникло ощущение, словно я записывался на прием к премьер-министру. Я снова нацепил бейсболку и сказал:

– Меня зовут Эндрю Гудман.

* * *

Туалет открывали по расписанию.

Эту меру приняли вовсе не с целью поиздеваться над детьми. Просто таким образом гораздо проще воспитателям следить за санитарно-гигиеническим состоянием туалетных комнат. Если снять замки – парни и девочки старших групп будут бегать туда курить. Впрочем, курение – одно из меньших зол. Туалетная комната превратится в универсальное место «развлечений». Здесь будут издеваться над «шестерками»; пить алкоголь, принесенный за небольшое вознаграждение местным сторожем; здесь, укрывшись в кабинках, лишались девственности тринадцатилетние любовники. Предоставленные сами себе, они не боролись с инстинктами, но следовали их зову, словно дикие звери. «Возраст согласия» определялся природой.

Туалеты открывали два раза в день. Утром и вечером. В будни это ничего: большую часть дня Андрей проводил в школе, там туалеты всегда держали открытыми. А вот в выходные, когда весь день приходилось оставаться на территории детского дома…

Андрей научился терпеть. Главное – не пить много воды в течение дня. На обед – не налегать на суп; не прикасаться к компоту. Конечно, можно было напроситься ходить вместе с младшей группой (их водили группами и не меньше четырех раз в день), но такой поступок мог выйти ему боком: таких «умников» тут не любили.

Вот тогда-то Андрей впервые начал сочинять истории.

Чаще всего понимание того, что нас в действительности интересует, приходит вместе с болью и отчаянием. Это наше спасение. Мальчик-инвалид, лишенный возможности носиться по двору со сверстниками, уходит в романтические миры приключенческих романов; преступники, замурованные на долгие годы в тесных камерах, начинают писать пейзажи, одержимо занимаются спортом или углубляются в историю Древнего Рима. Порой из них выходят настоящие специалисты в той или иной области, могущие дать фору многим дипломированным экспертам. Все зависит от того, насколько сильно их желание укрыться от ненавистной действительности.

Действительность, в которой существовал Андрей, казалась ему отвратительной. С каждым новым днем, с каждой прочитанной книгой он испытывал все большее презрение к сверстникам-сиротам, интересы которых ограничивались низменными инстинктами. Они не хотели развиваться, не думали о будущем. Их мечты казались ему убогими, если они вообще были.

Но именно закрытые туалеты послужили поршнем, толкнувшим его сочинять истории. Примерно с четырех часов дня он уносился с головой в выдуманные миры и не возвращался в реальность до тех пор, пока не снимали замок и становилось можно наконец помочиться. Он с завистью смотрел на других. Они не терпели, не отвлекали себя играми или чтением. Если им хотелось по нужде, они просто шли во двор и делали свое дело в кустах (или за сугробом, если стояла зима). Андрей так не умел. Проклятое стеснение не давало спокойно последовать их примеру. Он злился на себя, на тепличное воспитание, которое дала ему мать; злился на весь мир. Истории выходили одна мрачней другой. В них убивали; в них насиловали; в них редко побеждало добро.

Прошло время, и Андрей вместе со всеми начал бегать в кусты. Теперь ему казалась смешной его глупая и неуместная стеснительность, принесшая столько неудобств.

Но любовь к историям уже осталась с ним навсегда. А чуть позже он узнал, что люди, пишущие подобные истории, называются сценаристами.

С той поры Андрей не сомневался, кем станет, когда двери детского дома откроют для него большой мир.

27 июля 1999 года