Читаем Сценарий полностью

Сценарий

Подойдя к кассе, я оглядываюсь. Голова Доры с пышной копной кудрявых волос мелькает в стекле двери. Это вижу я. Значит, видит и кассир.

Я выхожу на улицу и протягиваю Доре вафельный рожок с подтаявшим красным шариком сверху.

«Мороженое? Это и был твой сюрприз?»

Дора разочарована. Дора ожидала чего-то большего.

Но если тот, кому вы доверяете, ведет вас странным маршрутом, на какое место в списке предположений вы поставите «отстойный сюрприз»? Явно выше предположений «алиби» и «убийство».

«А что, ты не любишь мороженое? Ну давай мне, я с удовольствием управлюсь вместо тебя».

«Ну уж дудки!» Дора улыбается. Дора забывает о том, какой странный маршрут мы проделали вместо того, чтобы сразу поехать к ангару, по пути к которому полно мест, где делают мороженое намного вкуснее этого.

* * *

Я поднял твой рюкзак и открыл его, Эндрю.

Тем выстрелом, сам того не желая, я освободил тебя. Подарил шанс на новую жизнь, без душевной боли и страданий. Жизнь с чистого листа. Я и теперь заклинал тебя оставить свои вопросы в прошлом и уйти. Но ты остался. Ты жаждал правды.

Я поднял твой рюкзак.

Правда в том, что мы оба виноваты в их смерти. Мы оба недоглядели за ними.

Правда в том, Эндрю-детоубийца, что в тот вечер оборвались две жизни.

С окровавленными лицами и багровыми следами на шеях, они лежали в паре футов друг от друга. Это их кровь я видел на металлических внутренностях старых машин. Софи Гаррет и Дора Гудман. Четырнадцати и десяти лет.

Это были моя дочь и твоя младшая сестра.

Я поднял твой рюкзак, Эндрю. И раскрыл его.

Распухший от времени и бесконечно перечитываемый тобой, там лежал дневник с ее именем на матово-красной обложке.

Дневник моей Софи.

* * *

На крыше старого ангара

Солнце раскалило металлический настил так, что вполне можно приготовить себе омлет с беконом.

Я подкладываю под себя рюкзак, надвигаю бейсболку на лоб и ложусь.

Желто-красный ромб неправильной формы маленькой точкой кружит высоко в небе.

Эмоциональная память – самый ненадежный союзник. Она предаст вас. Со временем она обязательно вас предаст. Исказит ощущения, некогда испытанные. Или сотрет их вовсе. Она все время требует пищи; требует, чтобы вы подпитывали ее, фиксируя прошлое на видеокамеру, диктофон или на бумагу.

Мы давно съели наши ланчи. Через пару часов солнце начнет клониться к закату.

Эмоциональная память – наш враг. Собирая по крупицам эмоции, я не могу позволить себе такую роскошь, как забыть.

Забыть все, что подарили мне Геракл и рыскающий в траве Рэндольф; мертвый Джаспер и слезы Нэда Спенсера; Эл-Три-Фута…

Но важнее всего – я не могу позволить себе забыть то, что случится через несколько часов.

Не думайте, что воспоминания будут кормить вас эмоциями до конца ваших дней. Фиксируйте их.

Перед тем, как сегодня утром Эндрю и Дора пришли к нам, перед тем, как мы прыгнули на велики и купили мороженое; как я улеглась на рюкзак и весь день наблюдала за Дорой, поднимающей в небо воздушного змея; перед тем, как наступил последний день ее жизни, я осознала, что память – мой враг.

От Геракла не осталось ничего. Спенсер и его дохлый пес растворились в блеклых воспоминаниях того летнего дня, когда папаша решил вывести нас в парк Кеннет Хан на мой двенадцатый день рождения. И даже глаза Эла, налитые кровью из-за лопнувших капилляров, проклятая память превращает в кинематографическую пустышку, будто я видела все это на экране телевизора, а не в реальной жизни. Пальцы забыли тепло его шеи; забыли, как бились под ними вены.

Эмоциональная память, не доверяйте ей самое ценное, что только есть: пережитые ощущения.

И перед тем, как сегодня утром Эндрю и Дора придут к нам, я завела этот дневник.

Мы на крыше старого ангара. Дора запускает змея. Ест сэндвич, рассказывает о своем прошлом, о жизни в России, о годах, проведенных в детдоме после смерти родителей; а потом опять возвращается к змею; она лежит рядом, я слушаю о том, как их с братом усыновила бездетная пара, мистер и миссис Гудман; и снова воздушный змей болтается над нашими головами. Иногда я ей помогаю. Иногда она спрашивает, что я пишу в дневнике («дневник – это личное, Дора»), иногда, когда устает, садится на край крыши и что-то щебечет не умолкая. Я почти не слушаю ее. Весь день, что мы провели здесь, я вела этот дневник.

Я воскрешаю свои эмоции и записываю их. С самого начала. С того дня, как нашла Геракла, толкающего своими массивными лапками смятую банку из-под газировки.

У меня начинает ныть запястье.

Не страшно. Я уже заканчиваю. Теперь пора показать Доре, где ей нужно встать.

Для чего?

Это сюрприз.