– Здесь стало нехорошо, – сказала Куница Лису. – Нет пророка в своем отечестве; пора нам позаботиться о себе, любезный друг.
А в других углах между тем слышалось вот что:
– Все шло как нельзя хуже, – говорил Бык.
– Я орошал море слезами, – тосковал Краб.
– Ни море, ни землю это нисколько не тронуло, – отвечала Лань.
– Так заведено от века, – прибавила Птица-печальница.
– Даже слепцам даны глаза, чтобы проливать слезы, – всхлипнул Крот.
А поодаль Соловей пропел:
– Нашему миру недостает гармонии.
– Отваги, – сказал Лев.
– Ярости, – сказал Тигр.
– Ненависти, – сказал Волк.
– Аппетита, – сказал Паразит.
– Смирения, – проблеял Баран.
– Все это вздор, – сказала Голубка. – Нам недостает любви. Если бы мы любили друг друга!
– Возможно, вы правы, – сказал Голубке Соловей. – Но вас никогда не поймут, потому что мы друг друга не любим.
Наконец все решили дать слово Лису.
– Господа, – сказал он взволнованно, – к чему сводить счеты? Если мы не сделали ничего путного, наша ли в том вина? И потом, разве научить народ читать – такой пустяк?
– Нам нужно сено, а не книги, – сказал Осел, затягивая пояс.
– Как! и ты, Осел! и ты отрекаешься от науки! – горестно произнес Лис.
Осел покраснел до ушей, а Скворец, который имел несчастье попасть в клетку, потому что его приняли за редкую Птицу, воскликнул:
– Фу! фу! и еще раз фу! Сено хорошо только для таких, как вы. А нам нужна воля!
– Свобода! свобода! – закричала вся толпа.
– Свобода – это когда у тебя всегда вдоволь еды и питья, – сказал Хряк.
– Замолчите, – презрительно произнес варшавский Орел. – Только те, кто готов за нее умереть, знают, что такое свобода[746].
– Умоляю вас, не торопитесь! – сказал Лис. – Прогресс поспешает медленно; целый век может прирасти одной маленькой соломинкой… Древо свободы, быть может, уже посажено…
– Но еще не расцвело, – подхватил Медведь, внезапно явившийся перед толпой, опираясь на посох. – И тем более не дало плода, – прибавил он, демонстрируя всем свою осунувшуюся морду и исхудавшие бока. – Я голоден и с утра ничего не ел. Мой сторож меня обворовывает!
– Какой ужас! – закричали все хором.
– Ах вот как! я тебя обворовываю! – произнес тут некий голос, и все с ужасом поняли, что голос этот принадлежит Человеку, а именно сторожу Ботанического сада. – Я тебя обворовываю, а ты этим хвалишься!
Но тут нужно на время прервать наш рассказ и кое-что пояснить. Поскольку предатели отыскиваются везде и, как ни больно это признать, отыскались они, по всей вероятности, и среди звериных редакторов и подписчиков, с некоторых пор человеческие власти были осведомлены обо всем, что происходило в Ботаническом саду, и ежедневно наблюдали за ходом событий.
Пока Звери только писали, рисовали и болтали, их не трогали, хотя время от времени и вставляли им в колеса палки цензуры; но когда выяснилось, что вот-вот соберется новая Ассамблея, которая, весьма возможно, породит жаркие споры и увенчается резкими резолюциями, к месту сбора подтянули, по слухам, чуть ли не половину парижского гарнизона!
Именно этим, вне всякого сомнения, и объяснялось появление сторожа, прервавшее ход звериных дебатов.
– Черт подери! – сказал сторож, внезапно войдя в залу примерно так же, как некогда короли входили в парламент, с кнутом в руке[747], – черт подери, любезные друзья, мне смешно на вас смотреть. Как! вы можете быть уверены, что до конца ваших дней вас будут содержать, кормить и поить за государственный счет, а затем из вас сделают чучело! вас поставят под стекло! снабдят ярлыком! и номером! – и все это совершенно бесплатно… – а вы смеете жаловаться! плести заговоры!.. – Твари вы неблагодарные, имейте в виду, что я отдал бы все, что мне дают, а в придачу и то, что я беру сам, чтобы занять место ничтожнейшего из вас.
С этими словами он и его помощники, орудуя кто кнутом, а кто и настоящим оружием, захватили заговорщиков, не ожидавших такого развития событий. Сделать это оказалось, увы, не трудно: большинство Животных отгрызли себе когти, чтобы взяться за перо, и не смогли оказать ни малейшего сопротивления. По прошествии часа на свободе не осталось ни одного из грядущих освободителей звериной нации; а когда за ними закрылся последний засов, сторож вновь взял слово:
– Вы суетились, – сказал он, – вы говорили, писали, вас печатали, вас читали… и все кончилось ничем. Иначе говоря, все идет по правилам. И, разрази меня гром, вы должны быть довольны.
Таким образом был положен конец славной революции; другого надгробного слова, кроме только что приведенной бранной фразы, она не удостоилась, а может, и не заслужила.
Говорят, что еще несколько дней после этого к дверям бывшей редакции приходили разные странные особы, из тех, что всегда являются слишком поздно; дорога, вероятно, обошлась им недешево, ибо, судя по их виду, они явились едва ли не из края антиподов… куда их и отправили обратно.
– Будь мы здесь во время революции, – говорили эти скромные Животные, – мы бы не сдались так скоро!
На них никто не обращал внимания. Те, кто крепок задним умом, – орешек не слишком крепкий.