Читаем Сцены частной и общественной жизни животных полностью

– Здесь стало нехорошо, – сказала Куница Лису. – Нет пророка в своем отечестве; пора нам позаботиться о себе, любезный друг.

А в других углах между тем слышалось вот что:

– Все шло как нельзя хуже, – говорил Бык.

– Я орошал море слезами, – тосковал Краб.

– Ни море, ни землю это нисколько не тронуло, – отвечала Лань.

– Так заведено от века, – прибавила Птица-печальница.

– Даже слепцам даны глаза, чтобы проливать слезы, – всхлипнул Крот.

А поодаль Соловей пропел:

– Нашему миру недостает гармонии.

– Отваги, – сказал Лев.

– Ярости, – сказал Тигр.

– Ненависти, – сказал Волк.

– Аппетита, – сказал Паразит.

– Смирения, – проблеял Баран.

– Все это вздор, – сказала Голубка. – Нам недостает любви. Если бы мы любили друг друга!

– Возможно, вы правы, – сказал Голубке Соловей. – Но вас никогда не поймут, потому что мы друг друга не любим.

Наконец все решили дать слово Лису.

– Господа, – сказал он взволнованно, – к чему сводить счеты? Если мы не сделали ничего путного, наша ли в том вина? И потом, разве научить народ читать – такой пустяк?

– Нам нужно сено, а не книги, – сказал Осел, затягивая пояс.

– Как! и ты, Осел! и ты отрекаешься от науки! – горестно произнес Лис.

Осел покраснел до ушей, а Скворец, который имел несчастье попасть в клетку, потому что его приняли за редкую Птицу, воскликнул:

– Фу! фу! и еще раз фу! Сено хорошо только для таких, как вы. А нам нужна воля!

– Свобода! свобода! – закричала вся толпа.

– Свобода – это когда у тебя всегда вдоволь еды и питья, – сказал Хряк.

– Замолчите, – презрительно произнес варшавский Орел. – Только те, кто готов за нее умереть, знают, что такое свобода[746].

– Умоляю вас, не торопитесь! – сказал Лис. – Прогресс поспешает медленно; целый век может прирасти одной маленькой соломинкой… Древо свободы, быть может, уже посажено…

– Но еще не расцвело, – подхватил Медведь, внезапно явившийся перед толпой, опираясь на посох. – И тем более не дало плода, – прибавил он, демонстрируя всем свою осунувшуюся морду и исхудавшие бока. – Я голоден и с утра ничего не ел. Мой сторож меня обворовывает!

– Какой ужас! – закричали все хором.

– Ах вот как! я тебя обворовываю! – произнес тут некий голос, и все с ужасом поняли, что голос этот принадлежит Человеку, а именно сторожу Ботанического сада. – Я тебя обворовываю, а ты этим хвалишься!

Но тут нужно на время прервать наш рассказ и кое-что пояснить. Поскольку предатели отыскиваются везде и, как ни больно это признать, отыскались они, по всей вероятности, и среди звериных редакторов и подписчиков, с некоторых пор человеческие власти были осведомлены обо всем, что происходило в Ботаническом саду, и ежедневно наблюдали за ходом событий.

Пока Звери только писали, рисовали и болтали, их не трогали, хотя время от времени и вставляли им в колеса палки цензуры; но когда выяснилось, что вот-вот соберется новая Ассамблея, которая, весьма возможно, породит жаркие споры и увенчается резкими резолюциями, к месту сбора подтянули, по слухам, чуть ли не половину парижского гарнизона!

Именно этим, вне всякого сомнения, и объяснялось появление сторожа, прервавшее ход звериных дебатов.

– Черт подери! – сказал сторож, внезапно войдя в залу примерно так же, как некогда короли входили в парламент, с кнутом в руке[747], – черт подери, любезные друзья, мне смешно на вас смотреть. Как! вы можете быть уверены, что до конца ваших дней вас будут содержать, кормить и поить за государственный счет, а затем из вас сделают чучело! вас поставят под стекло! снабдят ярлыком! и номером! – и все это совершенно бесплатно… – а вы смеете жаловаться! плести заговоры!.. – Твари вы неблагодарные, имейте в виду, что я отдал бы все, что мне дают, а в придачу и то, что я беру сам, чтобы занять место ничтожнейшего из вас.

С этими словами он и его помощники, орудуя кто кнутом, а кто и настоящим оружием, захватили заговорщиков, не ожидавших такого развития событий. Сделать это оказалось, увы, не трудно: большинство Животных отгрызли себе когти, чтобы взяться за перо, и не смогли оказать ни малейшего сопротивления. По прошествии часа на свободе не осталось ни одного из грядущих освободителей звериной нации; а когда за ними закрылся последний засов, сторож вновь взял слово:

– Вы суетились, – сказал он, – вы говорили, писали, вас печатали, вас читали… и все кончилось ничем. Иначе говоря, все идет по правилам. И, разрази меня гром, вы должны быть довольны.

Таким образом был положен конец славной революции; другого надгробного слова, кроме только что приведенной бранной фразы, она не удостоилась, а может, и не заслужила.

Говорят, что еще несколько дней после этого к дверям бывшей редакции приходили разные странные особы, из тех, что всегда являются слишком поздно; дорога, вероятно, обошлась им недешево, ибо, судя по их виду, они явились едва ли не из края антиподов… куда их и отправили обратно.

– Будь мы здесь во время революции, – говорили эти скромные Животные, – мы бы не сдались так скоро!

На них никто не обращал внимания. Те, кто крепок задним умом, – орешек не слишком крепкий.

Продолжение и окончание последней главы
Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука / Проза
Тяжелые сны
Тяжелые сны

«Г-н Сологуб принадлежит, конечно, к тяжелым писателям: его психология, его манера письма, занимающие его идеи – всё как низко ползущие, сырые, свинцовые облака. Ничей взгляд они не порадуют, ничьей души не облегчат», – писал Василий Розанов о творчестве Федора Сологуба. Пожалуй, это самое прямое и честное определение манеры Сологуба. Его роман «Тяжелые сны» начат в 1883 году, окончен в 1894 году, считается первым русским декадентским романом. Клеймо присвоили все передовые литературные журналы сразу после издания: «Русская мысль» – «декадентский бред, перемешанный с грубым, преувеличенным натурализмом»; «Русский вестник» – «курьезное литературное происшествие, беспочвенная выдумка» и т. д. Но это совершенно не одностильное произведение, здесь есть декадентство, символизм, модернизм и неомифологизм Сологуба. За многослойностью скрывается вполне реалистичная история учителя Логина.

Фёдор Сологуб

Классическая проза ХIX века