Сцены частной и общественной жизни животных

Но это еще не все!

Господин префект полиции, узнав, что несколько Людей не постыдились принять участие в этом глупейшем предприятии и поставить свои перья на службу Животным, отправил домой к каждому из них не меньше полудюжины своих достойных подчиненных.

Несчастные, говорят, еще не успели толком проснуться – ибо все они поздние пташки, – как были схвачены и доставлены в префектуру полиции!

Там представитель государства, взявший их под арест, вытащил из кармана лист гербовой бумаги и, нацепив перевязь, продекламировал следующее:

Мы, префект полиции, и проч., и проч.

Поскольку было доказано, что господа… (следуют имена, числом одиннадцать) не постыдились стакнуться с Животными, заимствовать их идеи, их язык, а порой и их ум;

поскольку по их вине человеческое общество едва не пошатнулось в своем основании;

мы приказываем, чтобы вышеупомянутые завтра же подверглись наказанию, совпадающему с их преступлением, то есть чтобы с ними обращались, как с Животными (сами виноваты!), доставили их в зверинец Ботанического сада и рассадили по клеткам, каждого на место того Животного, чьим толмачом и адвокатом он стал.

N.B. Ввиду того что вышеупомянутые, по всеобщему убеждению, употребили во зло право писать, под страхом самых суровых кар запрещается передавать им перья, чернила и бумагу.

Кроме того, поскольку правительство обязано содержать их в довольстве… (тут иные из узников утирают набежавшую слезу), запрещается также бросать им какой бы то ни было корм; кусочки сахара, булочки, ржаные хлебцы – все это находится под строжайшим запретом.

Однако в виде особой милости тем из их старых друзей, которые не боятся быть покусанными, разрешается время от времени угощать их сигарой – но не контрабандной.

Извещение

Клетки будут открыты с полудня до двух часов пополудни, при благоприятной погоде.

Рекомендуем любознательным посетителям не слишком сильно дразнить новых обитателей зверинца, ибо, несмотря на все взятые меры предосторожности, это небезопасно.

Когда этот жестокий приговор был приведен в исполнение, оказалось, что две клетки пусты.

Как всегда, от карающего меча закона ускользнули те, кто больше всего виноват. Господина Гранвиля в клетке не было. Не было там и господина Сталя. Что касается первого, то на него не осмелились поднять руку; тот, кто внушает страх, внушает и уважение. Что же касается второго, то его, сколько ни искали, так и не нашли, и пришли к выводу, что у него нет местожительства, да и личности у него тоже нет, и вообще он настоящее Животное, решившее, забавы ради, на время притвориться Человеком.

«Право слово, сударь, – сказал издателю крамольной книги комиссар полиции, когда терпение его истощилось, – издатель отвечает за свои издания. Либо выдайте мне того, кого я ищу, либо я арестую вас самого». И недолго думая взял под арест господина Этцеля. «И учтите, – сказал полицейский комиссар, закрывая за господином Этцелем дверцу клетки, предназначенной для господина Сталя, – что пока настоящий преступник не попадет к нам в руки, мы будем поступать с вами так, как если вы были им, а он – вами»[748].

Неделю спустя почти во всех газетах столицы можно было прочесть следующее объявление: