Сцены из провинциальной жизни

Минуточку, я запутался. Какое время мы обсуждаем? Когда была эта поездка в Гонконг?

Где-то в 1973 году, в начале 1973-го — я не могу назвать точную дату.

Итак, вы виделись с Джоном Кутзее…

Нет. Мы с ним не виделись. Вы спросили вначале, как я познакомилась с Джоном, и я рассказала. Это как бы «голова» истории. Теперь мы подходим к «хвосту», а именно: как продолжались наши отношения и как затем закончились.

Но где же «туловище» истории, спросите вы? Туловища нет. Я ничего не могу с этим поделать. Это история без «туловища».

Вернемся к Марку, к тому роковому дню, когда он уехал в Гонконг. Как только он ушел, я села в машину, поехала на Токай-роуд и подсунула под парадную дверь записку: «Заезжай сегодня днем, если хочешь, около двух».

Когда время близилось к двум часам, меня охватила лихорадка. Ребенок тоже это почувствовал. Крисси стала беспокойной, она плакала, прижималась ко мне, не хотела спать. Лихорадка, но что это за лихорадка, спрашивала я себя. Лихорадка безумия? Лихорадка ярости?

Я ждала, но Джон не пришел ни в два, ни в три. Он появился в пять тридцать — к этому времени я уже заснула на диване, на плече у меня лежала Крисси, горячая и потная. Меня разбудил звонок в дверь, когда я открыла Джону дверь, то была еще в тумане.

— Прости, что не смог прийти раньше, — извинился он, — но днем я преподаю.

Конечно, было слишком поздно. Крисси проснулась и по-своему меня приревновала.

Позже Джон вернулся, согласно нашему уговору, и мы провели ночь вместе. В то время как Марк находился в Гонконге, Джон фактически проводил каждую ночь в моей постели, уходя на рассвете, чтобы не столкнуться с моей помощницей по дому. Я досыпала днем. Понятия не имею, каким образом он компенсировал недосып. Возможно, его ученицы, его португальские девочки (вы знаете о них, об этих девочках, прибывших из бывшей португальской империи? Нет? Напомните, чтобы я рассказала), расплачивались за его ночные похождения.

Мой бурный разгар лета с Марком дал мне новую концепцию секса: это состязание, разновидность борьбы, в которой ты делаешь все, что в твоих силах, чтобы подчинить противника своей эротической воле. Несмотря на все свои недостатки, Марк был более чем компетентным борцом в сексуальном поединке, хотя и не таким утонченным, как я, не таким несгибаемым. Что касается вердикта, который я вынесла Джону — и тут наконец, наконец-то наступает момент, которого вы ждете, мистер Биограф, — мой вердикт после семи дней испытаний заключался в том, что Джон не из моей лиги, моей тогдашней лиги.

У Джона было то, что я назвала бы сексуальным методом, на который он переходил, раздеваясь. В этом режиме он мог вполне адекватно выполнять свою мужскую роль — адекватно, умело, но, на мой вкус, слишком безлично. У меня никогда не возникало чувства, что он со мной, со мной реальной. Казалось, он скорее общается с каким-то моим эротическим образом, созданным в его мозгу; быть может, даже с каким-то образом Женщины с заглавной буквы «Ж».

В то время я была просто разочарована. Теперь я бы пошла дальше. Сейчас я думаю, что в том, как он занимался любовью, было что-то от аутизма. Это не критика, а диагноз, если угодно. Аутист обращается с другими людьми, как с автоматами, загадочными автоматами. В ответ он ожидает, что и с ним будут обращаться как с загадочным автоматом. Так что если вы аутист, то истолковываете влюбленность как превращение другого в непостижимый объект своего желания, и наоборот, если влюбляются в вас, то вы истолковываете это как собственное превращение в непостижимый объект желания другого. Два загадочных автомата, вступающих в загадочные отношения с телами друг друга, — вот какое чувство возникало в постели с Джоном. Два процесса, его и мой, происходящих отдельно друг от друга. Каким был его процесс, я не могу сказать, это мне неизвестно. Но если подытожить, то в сексе с ним не было трепета, волнения.

В моей практике я редко встречала пациентов, которых классифицировала бы как клинических аутистов. И тем не менее, что касается их сексуальной жизни, я полагаю, что мастурбация удовлетворяет их больше, чем реальные половые отношения.

Думаю, я уже сказала вам, что Джон был всего третьим моим мужчиной. Трое мужчин — я оставила их в прошлом, умудренная в отношении секса. Печальная история. После этих троих я утратила интерес к белым южноафриканцам — белым южноафриканским мужчинам. Всем им было присуще какое-то качество — я затрудняюсь определить, но связываю с неуловимым блеском, который заметила в глазах коллег Марка, когда они беседовали о будущем страны: словно существовал какой-то заговор, участниками которого они были, и целью этого заговора было создание поддельного, trompe-l’oeil^[46] будущего там, где прежде не могло быть никакого будущего. Как затвор фотообъектива, на мгновение приоткрывшийся, чтобы показать их фальшивое нутро.