Сцены из провинциальной жизни

Но с цветными такой фокус не пройдет. Отцы цветных — белые (Ян ван Рибек), которые зачали их с готтентотскими женщинами, это понятно даже из завуалированного языка учебника по истории. Но на самом деле все еще хуже. В Боланде люди, которых называют цветными, не прапраправнуки Яна ван Рибека или какого-нибудь другого голландца. Он достаточно разбирается в физиогномике, всегда был экспертом в этом вопросе, сколько себя помнит, чтобы знать: в них нет ни капли крови белых. Они готтентоты, чистые и незамутненные. Они не только едины с землей, но и земля едина с ними, она принадлежит им и всегда им принадлежала.

9

По словам отца, одно из удобств Вустера и одна из причин, почему лучше жить здесь, чем в Кейптауне, — то, что здесь легче делать покупки. Молоко доставляется каждый день еще до рассвета. Достаточно снять телефонную трубку, и через час-другой на пороге появится посыльный из «Шохатс» с мясом и другими продуктами. Все просто.

Посыльный из «Шохатс» — туземец, который знает всего несколько слов на африкаанс и совсем не говорит по-английски. На нем чистая белая рубашка, галстук-бабочка, двухцветные туфли и кепка «Бобби Локк». Его зовут Джосая. Родители не одобряют посыльного, считая его одним из представителей никчемного поколения, которые тратят весь свой заработок на модные тряпки и не задумываются о будущем.

Когда мамы нет дома, они с братом принимают заказ из рук Джосаи, складывают продукты в кухонный шкафчик, а мясо кладут в холодильник. Если есть сгущенное молоко, они считают его своей добычей. Прокалывают дырочки в консервной банке и по очереди сосут сгущенку, пока в банке ничего не остается. Когда мама приходит домой, они притворяются, будто сгущенного молока не было, или делают предположения, что его украл Джосая.

Он не уверен, что она верит этой лжи, но не чувствует за собой особой вины.

Фамилия соседей с восточной стороны — Уинстра. У них три сына: старшего зовут Джисберт, и у него всегда разбиты коленки, и двое близнецов по имени Эбер и Эзер, которые еще слишком малы, чтобы ходить в школу. Они с братом высмеивают Джисберта Уинстру за забавное имя и за то, что он бегает нелепо, как девчонка. Они решают, что он идиот, умственно отсталый, и объявляют ему войну. Как-то раз они берут полдюжины яиц, доставленных посыльным «Шохатс», бросают ими в крышу дома Уинстров и прячутся. Никто из семьи Уинстра не появляется, а разбитые яйца высыхают на солнце, становясь уродливыми желтыми пятнами.

Удовольствие, которое он испытывает, бросая яйцо (оно настолько меньше и легче крикетного мяча), наблюдая, как оно летит в воздухе, и слыша мягкий треск, когда оно разбивается, еще долго остается с ним. Но его портит чувство вины. Он не может забыть, что они играют с едой. По какому праву он использует яйца как игрушки? Что бы сказал посыльный из «Шохатс», если бы обнаружил, что они выбрасывают яйца, которые он вез, проделав весь путь из города на велосипеде? Ему кажется, что «мальчик» из «Шохатс» (который на самом деле не мальчик, а взрослый мужчина) еще не настолько вошел в образ щеголя с бабочкой, в кепке «Бобби Локк», чтобы остаться равнодушным к подобному поступку. У него такое чувство, что посыльный без колебаний выскажется весьма неодобрительно. «Как вы можете так делать, когда дети голодают?» — сказал бы он на своем плохом африкаанс, и ответить было бы нечего. Люди во всем мире могут бросать яйца (например, как ему известно, в Англии бросают яйца в людей на бирже) — но в этой стране есть судьи, которые будут судить согласно нормам справедливости. В этой стране нельзя небрежно обращаться с едой.

Джосая — четвертый туземец, которого он знает в жизни. Первый, которого он помнит только смутно, весь день ходил в голубой пижаме — это был мальчик, который подметал лестницу в доме, в котором они жили в Йоханнесбурге. Второй была Фиела в Плеттенберг-Бей, которая стирала им белье. Фиела была черная, беззубая и очень старая, она произносила длинные речи о прошлом на прекрасном певучем английском. Она из Сент-Хелена, где была рабыней. Третий туземец тоже был в Плеттенберг-Бей. Как-то раз был сильный шторм, и затонул один корабль, ветер, который дул дни и ночи, как раз начинал стихать. Он, мать и брат были на пляже, они исследовали груды вещей с корабля, прибившихся к берегу, и водоросли, когда подошел старик с седой бородой, в воротничке священника, с зонтиком в руке, и обратился к ним.

— Человек строит большие судна из железа, — сказал старик, — но море сильнее. Море сильнее всего, что может построить человек.

Когда они снова остались одни, мать сказала:

— Ты должен запомнить то, что он сказал. Это был мудрый старик.

Как ему помнится, это был единственный раз, когда она употребила слово «мудрый», и вообще единственный раз, когда произнесли вслух это слово, которое он встречал только в книгах. Но на него произвело впечатление не только старомодное слово. Туземцев можно уважать — вот что сказала мама. Когда слышишь такое, на душе становится легко.