Сцены из провинциальной жизни

Они тащатся под гору, боясь бежать, чтобы вслед за ними не бросилась собака, рыча и пуская слюни, — туда, где оставили у обочины свои велосипеды. Им нечего сказать в свое оправдание. Африканеры вели себя вполне прилично. А вот они проиграли.

10

Рано поутру по Нэшнл-роуд идут цветные дети с пеналами и учебниками, а некоторые даже с ранцами на спине — в школу. Но это совсем маленькие дети; когда им будет столько лет, сколько ему, они покинут школу и выйдут в мир, чтобы зарабатывать себе на хлеб.

В день его рождения, вместо того чтобы устраивать вечеринку дома, ему дают десять шиллингов, чтобы он сводил куда-нибудь своих друзей и угостил их. Он приглашает троих лучших друзей в кафе «Глобус», они садятся за столик с мраморной столешницей и заказывают банановый сплит[13] и шоколадный пломбир с сиропом. Он чувствует себя принцем, доставляющим другим удовольствие, это был бы чудесный праздник, если бы его не портила оборванная цветная детвора, стоящая за окном и наблюдающая за ними.

Он не видит ненависти на лицах этих детей, хотя готов признать, он и его друзья заслуживают этого, потому что у них так много денег, тогда как эти дети нищие. Напротив, дети, как и тогда у цирка, наслаждаются зрелищем, совершенно поглощены им и не упускают ни одной детали.

Будь он устроен иначе, он попросил бы владельца «Глобуса», португальца с волосами, намазанными бриллиантином, прогнать их. Это вполне нормально — прогнать нищих детей. Нужно лишь нахмуриться, замахать руками и закричать: «Voetsek, hotnot! Loop! Loop! — а потом повернуться к свидетелям этой сцены и объяснить: — Hulle soek net iets om te steel. Hull is almal skelms» (Они смотрят, чтобы украсть. Все они воры). Но если бы он встал и подошел к португальцу, то что бы он сказал? «Они портят мой день рождения, это несправедливо, их вид травмирует мне душу»? Независимо от того, прогонят их или нет, теперь слишком поздно, душа у него уже болит.

Он думает, что африканеры постоянно пребывают в ярости, потому что у них болит душа. А вот англичане не впадают в ярость, потому что живут за стенами и их душа хорошо защищена.

Это лишь одна из его теорий об англичанах и африканерах. К несчастью, ложкой дегтя в бочке меда оказывается Тревельян.

Тревельян был одним из жильцов в доме на Лизбек-роуд в Роузбэнк, который столовался у них. Он был счастлив в доме с большим дубом в саду. У Тревельяна была лучшая комната — со стеклянными дверями, выходившими на веранду перед домом. Он был молодым, высоким, дружелюбным, но не мог сказать ни слова на языке африкаанс и был англичанином до мозга костей. По утрам Тревельян завтракал на кухне, а потом уходил на работу, по вечерам возвращался и ужинал вместе с ними. У него была комната, в которую посторонним вход был запрещен, но там не было ничего интересного, кроме электробритвы, сделанной в Америке.

Отец, хотя и был старше Тревельяна, подружился с ним. По субботам они вместе слушали по радио матчи регби, которые передавали из Ньюлендз.

Потом появился Эдди. Эдди был семилетним цветным мальчиком из Идаз-Велли, возле Стелленбоса. Он приехал у них работать: по договоренности между матерью Эдди и тетей Уинни, которая жила в Стелленбосе, за то, что Эдди будет мыть посуду, подметать и чистить обувь, его будут кормить, а первого числа каждого месяца его матери будут посылать почтовый перевод на два фунта десять шиллингов.

Прожив и проработав два месяца в Роузбэнк, Эдди сбежал. Он исчез ночью, а его отсутствие обнаружили утром. Вызвали полицию, Эдди нашли неподалеку: он прятался в кустах на берегу Лизбек-ривер. Его нашла не полиция, а Тревельян, который приволок Эдди, плакавшего и бесстыдно лягавшегося, и запер в старой обсерватории во дворе за домом.

Было очевидно, что Эдди придется отослать обратно в Идаз-Велли. Теперь, когда он перестал притворяться, будто доволен, он сбежит при первой же возможности.

Но прежде чем позвонить тете Уинни в Стелленбос, встал вопрос о наказании за хлопоты, причиненные Эдди: вызов полиции, испорченное субботнее утро. Тревельян вызвался наказать Эдди.

Он заглянул в обсерваторию, когда Эдди наказывали. Тревельян держал его за запястья и порол кожаным ремнем по голым ногам. Отец тоже был там, он стоял сбоку, наблюдая. Эдди завывал и пританцовывал, весь в слезах и соплях.

— Asseblief, asseblief, my baas, — вопил он, — ek sal nie weer nie! (Я никогда больше не буду так делать!) — Потом двое мужчин заметили его в окошке и замахали руками, прогоняя.

На следующий день его тетя и дядя приехали из Стелленбоса в своем черном автомобиле, чтобы увезти Эдди к его матери в Идаз-Велли. Никакого прощания не было.

Итак, Тревельян, который был англичанином, выпорол Эдди. Румяный Тревельян, уже начинавший полнеть, раскраснелся еще больше, размахивая ремнем, и фыркал при каждом ударе, приходя в такую же ярость, как любой африканер. Тогда как же Тревельян вписывается в его теорию, что все англичане хорошие?