Сцены из жизни богемы

Появление омара вызвало всеобщий восторг. Сославшись на свои занятия естественной историей, Шонар попросил, чтобы разрезать омара предоставили ему. По этому случаю он даже сломал нож и отхватил себе самый большой кусок, чем вызвал негодование сотрапезников. Но Шонар не отличался болезненным самолюбием, особенно когда речь шла об омаре, и без всякого стеснения отложил в сторону оставшуюся после раздела порцию, пояснив, что этот кусок послужит ему моделью для натюрморта, который он собирается писать.

Снисходительные друзья сделали вид, будто верят этой басне, порожденной необузданным чревоугодием.

Что до Коллина, то он решил приналечь на десерт и даже имел жестокость отказаться от обмена, предложенного Шонаром, который обещал угостить философа в Версальской оранжерее, если тот уступит ему свой кусок ромовой бабы.

Разговор становился все оживленнее. На смену трем бутылкам с красной головкой явились три зеленоголовых, а вскоре появился сосуд, увенчанный серебряной каской, доказывавшей, что он принадлежит к шампанскому королевскому батальону, то было общедоступное шампанское из Сент-Уэнских виноградников, которое продавалось в Париже по два франка за бутылку, — ввиду распродажи, как уверял торговец.

Но разве важно, откуда вино! Наша богема приняла напиток, разлитый в бокалы. И хотя пробка отнюдь не спешила вырваться из заключения, друзья превозносили букет вина, основываясь преимущественно на обилии пены. Уже плохо соображавший Шонар все же догадался спутать бокалы и присвоить себе вино Коллина, который сосредоточенно макал печенье в горчицу и при этом излагал мадемуазель Мими содержание статьи, которая не сегодня-завтра появится в «Касторовой шляпе». Однако философ вдруг побледнел и попросил разрешения отойти к окну полюбоваться закатом, хотя было уже десять часов и солнце не только закатилось, но уже давно спало.

— Какая досада, что шампанское не заморожено! — сказал Шонар, снова пытаясь обменять свой пустой бокал на полный бокал соседа, но на этот раз проделка не удалась.

Тем временем Коллин немного пришел в себя и стал объяснять Мими:

— Шампанское, сударыня, замораживают при помощи льда, лед образуется вследствие уплотнения воды, по-латыни вода — aqua. Вода замерзает при двух градусах, а времен года — четыре: лето, осень и зима. Из-за этого и пришлось отступить из России. Родольф, налей-ка мне еще полстиха шампанского.

— Что с ним? — спросила изумленная Мими.

— Это он в шутку, он хочет сказать: полстакана, — пояснил Родольф.

Вдруг Коллин изо всей силы хлопнул Родольфа по плечу и сказал заплетающимся языком:

— Ведь завтра четверг, не правда ли?

— Нет, завтра воскресенье, — ответил Родольф.

— Нет, четверг.

— Говорю тебе: завтра воскресенье.

— Ах, воскресенье! — промямлил Коллин, качая головой. — А большей частью завтра бывает четверг.

И он заснул, положив голову в тарелку со сбитыми сливками.

— Что это дался ему четверг? — удивился Марсель.

— А-а! Понимаю! — воскликнул Родольф, разгадав затаенную мысль философа. — В четверг в «Касторовой шляпе» должна появиться его статья… Это он грезит вслух.

— Что ж, не получит кофея, только и всего. Правда, мадам?

— А ну-ка, налей нам, Мими, — сказал Родольф.

Девушка хотела было встать, но Коллин, слегка протрезвившись, удержал ее за талию и доверительно шепнул на ушко:

— Мадам, родина кофея — Аравия. Там его обнаружила коза. Потом кофей стали употреблять в Европе. Вольтер пил семьдесят две чашки в день. А я пью кофей без сахара, только очень горячий.

«Боже, до чего образованный господин!» — думала Мими, подавая гостям кофей и трубки.

А время шло. Давно уже пробило полночь. Родольф попробовал намекнуть гостям, что пора бы по домам. Марсель, сохранивший ясность ума, встал и начал прощаться.

Но тут Шонар обнаружил в одной из бутылок немного водки. Он стал уверять, что полночь не настанет до тех пор, пока не опорожнят все бутылки. Коллин сидел верхом на стуле и шептал:

— Понедельник, вторник, среда, четверг…

— Как же быть? — с тревогой говорил Родольф. — Не могу же я сегодня оставить их на ночь. Раньше было очень просто, но теперь — другое дело, — добавил он, посмотрев на Мими, нежный взгляд которой как бы призывал к уединению. Что же делать? Посоветуй хоть ты, Марсель, придумай, как их вытурить.

— Придумывать лень, я просто собезьянничаю, — отвечал Марсель. — Я видел комедию, где некий догадливый лакей выставил за дверь трех пьяных в стельку шалопаев, которые засиделись у его хозяина.

— Помню, — сказал Родольф. — Это в «Кине». Ситуация точь-в-точь такая же.

— Вот сейчас и проверим, действительно ли театр — сама жизнь. Погоди! Начнем с Шонара. Эй, Шонар! — крикнул художник.

— А? Что случилось? — поэт, нежившийся в волнах блаженного опьянения.

— Случилось то, что здесь уже больше нечего пить, а пить нам всем хочется.

— Да, правда, — ответил Шонар. — Бутылки пошли такие маленькие.

— Так вот, Родольф предлагает нам всем ночевать здесь. Но надо чего-нибудь раздобыть, пока лавки еще открыты.

— Мой лавочник тут, на углу, — поддакнул Родольф. — Сбегал бы ты, Шонар. Возьми за мой счет две бутылки рома.