Сцены из жизни богемы

– Да потому, что все трубочисты – овернцы, а овернцы – рассыльные. Да и вообще турки перевелись, турок теперь встретишь только на маскараде в пригороде, да еще в Елисейских полях, где они торгуют финиками. Турок – это предрассудок. У меня есть приятель, большой знаток Востока, так вот он уверяет, что все народности появились на свет на улице Кокнар.

– Остроумно! – сказал Родольф.

– Вы находите?– критик.– Так я включу это в свой фельетон.

– Вот вам рецензия. Написано крепко,– продолжал Родольф.

– Крепко, но маловато.

– Расставьте кое-где тире, добавьте несколько критических замечаний, и рецензия будет готова.

– Дорогой мой, мне некогда, к тому же, мои критические замечания займут очень мало места.

– Вставьте через каждые три слова какое-нибудь прилагательное.

– А не могли бы вы сами добавить хоть краткую, а еще лучше – подробную оценку пьесы?– критик.

– Черт возьми, конечно, у меня есть кое-какие идеи насчет трагедии, но я их уже три раза напечатал в «Касторе» и «Покрывале Ириды»,– ответил Родольф.

– Это не важно. А сколько ваши идеи занимают строк?

– Строк сорок.

– Ишь ты! У вас, дорогой мой, грандиозные идеи! Ну так одолжите мне эти сорок строк.

«Что ж,– подумал Родольф,– если я ему напишу черновик на двадцать франков, он не откажет мне в пяти».

– Должен предупредить вас,– обратился он к критику,– что идеи мои не особенно новы. Они несколько поизносились. Прежде чем их напечатать, я трепал их по всем парижским кафе, и любой официант затвердил их наизусть.

– Ну что из того! Вы меня плохо знаете. Да и вообще – есть ли что-нибудь новое на свете? Разве что добродетель.

– Получайте,– сказал Родольф, набросав заметку.

– Гром и молния! Недостает еще двух столбцов… Чем бы заполнить эту прорву? – воскликнул критик.– Раз вы уже вошли в роль, подскажите мне еще каких-нибудь два-три парадокса.

– У меня их нет при себе,– сказал Родольф,– но я с удовольствием одолжу их вам. Правда, не я их сочинил, я их купил по пятидесяти сантимов за штуку у приятелей, которые сидели без гроша. Все они мало подержанные.

– Превосходно!– обрадовался критик.

«В таком случае попрошу у него десять франков,– решил Родольф, снова берясь за перо,– в наше время парадоксы дорожают, как куропатки».

И он набросал строк тридцать всякого вздора, где упоминались и фортепьяно, и золотые рыбки, и школа здравого смысла, и рейнское вино, которое почему-то именовалось туалетной водой.

– Очень мило,– сказал критик.– Будьте другом, добавьте еще, что каторга – место, где больше чем где-либо порядочных людей.

– А зачем?

– Выйдет еще две строки. Отлично, дело в шляпе,– сказал влиятельный критик и позвал слугу, чтобы отправить фельетон в типографию.

«А теперь – в атаку!» – решил Родольф. И, нахмурившись, он изложил свою просьбу.

– Ах, дорогой мой, у меня здесь ни гроша,– ответил критик.– Лолотта разоряет меня в пух и прах, вот только что она начисто обобрала меня, чтобы съездить в Версаль и посмотреть, как нереиды и всякие чудища будут изрыгать струи воды.

– В Версаль? Боже мой, да это какая-то эпидемия! – воскликнул Родольф.

– А на что вам деньги?

– Вот в чем дело,– стал объяснять Родольф.– Сегодня, в пять часов вечера, у меня свидание с одной дамой из общества, весьма тонной, которая выезжает не иначе как в омнибусе. Я хотел бы соединить с ней свою судьбу на несколько дней и считаю нужным дать ей изведать прелестей жизни. Обеды, балы, прогулки и прочее и прочее. Мне до зарезу нужно пять франков, если я их не раздобуду, в моем лице будет опозорена вся французская литература.

– Почему вы не займете эту сумму у нее самой? – воскликнул критик.

– С первой же встречи это совершенно невозможно. Один только вы можете выручить меня.

– Клянусь всеми египетскими мумиями, даю честное благородное слово, что у меня нет даже на покупку грошовой трубки или какой-нибудь девственницы. Впрочем, у меня валяется несколько книжонок, которые вы можете пустить в ход.

– Из этого ничего не выйдет, сегодня воскресенье. Мамаша Манею, Лебигр и все прочие лавчонки на набережных и на улице Сен-Жак закрыты. А что у вас за книжонки? Сборники стихов, украшенные портретами авторов в очках? Такие штучки не продашь.

– Разве что по приговору суда присяжных,– добавил критик.– Постойте, вот еще несколько романсов и билеты на концерт. Если ловко взяться, можно их превратить в звонкую монету.

– Я предпочел бы что-нибудь другое, например, штаны.

– Будет вам! – ответил критик.– Вот возьмите еще этого Боссюэ и гипсовый бюст Одилона Барро, клянусь, это – мечта вдовы.

– Я вижу, вы от души мне хотите помочь,– сказал Родольф.– Что ж, возьму эти сокровища. Но если мне удастся выручить за них хоть полтора франка, я смогу похвастаться, что совершил тринадцатый подвиг Геркулеса.

Родольф прошел по Парижу не меньше четырех лье, и только тут, благодаря своему красноречию, которое становилось совершенно неотразимым при исключительных обстоятельствах, ему удалось уговорить свою прачку, и она дала ему в долг два франка под залог сборников стихов, романсов и бюста господина Барро.