Сцены из жизни богемы

– Я еще и сам не знаю. Я спрошу ее лишь после того, как будет подписан наш договор. Правда, срок траура еще не истек, но я намерен пойти себе навстречу и предоставить самому себе кое-какие льготы. Знаю только одно: моя нареченная принесет мне в виде приданого здоровый и веселый дух в здоровом и бодром теле.

– Что, она хороша собой?

– Очаровательна. Особенно хорош цвет лица, можно подумать, что по утрам она подкрашивается, пользуясь палитрой Ватто.

Блондинка нежная огнем своих очей

Губительный пожар зажгла в груди моей.

Это я о своем сердце.

– Блондинка? Вы меня удивляете.

– Да, хватит с меня черного дерева и слоновой кости. Перехожу на блондинок.

И Родольф запел, приплясывая:

Я спою вам про диво:

Есть на свете краса,
Золотые как нива
У нее волоса.

– Бедняжка Мими! – вздохнул приятель.– Уже забыта!

При звуке этого имени Родольф сразу осекся, и разговор принял другой оборот. Родольф взял приятеля под руку и подробно рассказал ему о причинах своего разрыва с мадемуазель Мими, об отчаянии, которое охватило его, когда она ушла, о том, как он тосковал, воображая, что она унесла с собою всю его юность, всю способность любить, и как через два дня он убедился, что ошибается, ибо при первом же молодом, страстном взгляде, брошенном первою попавшейся женщиной, он почувствовал, что порох в его сердце, отсыревший от слез, просыхает и вот-вот взорвется. Он рассказал о том, как на него внезапно нахлынуло забвение и угасило все его страдания,– он даже не успел как следует настрадаться.

– Не чудо ли это? – заключил Родольф.

А друг его, которому были прекрасно знакомы и по рассказам и по собственному опыту все переживания человека, испытавшего разочарование в любви, ответил:

– Нет, дорогой мой, никакого чуда тут нет, это довольно обычная история. То, что случилось с вами, случалось и со мной. Когда любимая женщина становится нашей подругой, нам уже больше нет дела до того, что она собой представляет в действительности. Мы смотрим на нее не только глазами влюбленного, но и глазами поэта. Подобно тому как живописец набрасывает на манекен королевскую порфиру или усеянную звездами фату небесной девы, так и мы достаем из сокровищницы нашей фантазии сверкающие одеяния и белоснежные туники и набрасываем на плечи какого-нибудь тупоумного, сварливого и злого создания. А когда это создание предстанет перед нами в наряде, каким в мечтах мы облекали свою возлюбленную, мы сразу же поддаемся иллюзии. Первую попавшуюся женщину мы принимаем за воплощение своей мечты и говорим с ней на возвышенном языке, который ей совершенно непонятен.

Когда же та, перед которой мы преклоняемся, сама срывает с себя царственный убор и обнажает перед нами все свои пороки и низменные наклонности, когда она кладет нашу руку себе на грудь, где уже не бьется сердце, да, быть может, никогда и не билось, когда она откидывает фату и мы видим ее угасший взор, блеклый рот, увядшие черты,– тогда мы вновь закутываем ее фатой и кричим: «Ты лжешь! Ты лжешь! Я люблю тебя, и ты тоже меня любишь. В этой белоснежной груди трепещет юное горячее сердце… Я люблю тебя, и ты меня любишь! Ты прекрасна, ты молода. В глубинах твоего порочного сердца таится любовь. Я люблю тебя, и ты меня любишь!»

И вот наконец, как бы мы ни завязывали себе глаза, нам становится ясно, что мы – жертва жестокого заблуждения, и тогда мы изгоняем несчастное создание, которое еще накануне чтили как божество. Мы отнимаем у него златотканые покрывала нашей мечты, которые завтра же накинем на плечи какой-нибудь неизвестной, и она в тот же миг преобразится в окруженную сиянием богиню. И все мы таковы, все мы – чудовищные эгоисты, в сущности, мы любим любовь ради нее самой. Вы меня понимаете, не правда ли? И мы пьем этот божественный напиток из первого подвернувшегося бокала.

Мне даст любой сосуд изведать опьяненье.

– Все, что вы сказали, верно, как дважды два – четыре,– согласился Родольф.

– Да,– отвечал тот,– верно и печально, как очень многие истины. Всего хорошего.

Два дня спустя Мими узнала, что у Родольфа появилась любовница. Мими полюбопытствовала только об одном, а именно: целует ли Родольф своей новой приятельнице руки столь же часто, как целовал ей?

– Совершенно так же,– ответил Марсель.– Более того, он не расстается с ней, пока не перецелует каждый ее волосок.

– Хорошо, что ему не приходило в голову поступать так со мной, а то мы никогда бы с ним не расстались,– сказала Мими, приглаживая свои густые волосы.– Скажите, а вы верите, что он действительно разлюбил меня?

– Конечно! А вы – вы все еще его любите?

– Да я вообще никогда его не любила.

– Любили, любили, Мими! Любили, когда сердце ваше искало пристанища. Любили! И не отрицайте этого, потому что в этом ваше единственное оправдание.

– Будет вам!– Мими.– Теперь он любит другую!