Сципион Африканский

Вот уже много месяцев с самой весны Публий Сципион не знал ни минуты покоя — битва при Илипе, неотступное преследование врагов до самых берегов океана, устроение дел в стране, поездка в Африку, во время которой он подвергся смертельной опасности, и сейчас же после возвращения — суровая война с непокорными испанскими городами — все это напряжение вдруг разом сказалось. Публий занемог, ему становилось все хуже, и вскоре друзья почти отчаялись в его спасении.

По Иберии пронесся слух, что Сципион болен, при смерти, а затем — что его уже нет на свете. И тут все в стране перевернулось. Все вокруг Публия держалось лишь им самим. Испанские вожди знать не знали никакого Рима. Они были связаны особыми узами только со Сципионом. Римские солдаты уже много лет воевали вдали от родины, успели забыть ее, стали чужими для Италии, не были приучены к суровой римской дисциплине, не признавали над собой никакой власти, но чтили как бога только Публия Сципиона. Сципион был тем магнитом, который связывал всех. Едва его убрали, все распалось во мгновение ока.

Узнав о смерти Публия, Андобала и Мандоний немедленно отложились и стали грабить союзные римлянам племена. Мало того. Мятеж начался среди самих римских солдат. Близ реки Сукрон стоял небольшой отряд в восемь тысяч человек. Это был резерв. Они давно не принимали участия в битвах; их развратило безделье, они умирали от скуки и теперь начали громко жаловаться, что не получают, как другие, доли в добыче. Жалованье им тоже перестали платить. Услыхав о смерти Сципиона, они заволновались; несколько ловких демагогов стали сеять среди них смуту. Солдаты наконец открыто взбунтовались, перестали повиноваться офицерам и передали власть демагогам. Те не остановились перед предательством и попытались войти в сношения с Андобалой и Мандонием (Polyb., XI, 29, 3; Liv., XXVIII, 27, 17). Римские военачальники были в ужасе, но помешать мятежникам было некому: Гай Лелий и Марций были близ Гадеса, где заперся Магон, а Силан не знал, что делать. Казалось, гибель неизбежна.

Но божество, как всегда, пришло на помощь римлянам. Внезапно, когда все уже погибало, Публий пришел в себя. На него разом обрушились все дурные новости: он узнал об измене иберов и собственных солдат. Молниеносно в его голове родился план действий, и он начал проводить его со своей обычной стремительностью.

Он велел как можно скорее собрать деньги для уплаты мятежникам. Затем послал к ним трибунов с приглашением явиться за жалованьем в Новый Карфаген. О том, что Сципион выздоровел, никто ничего не знал. Предложение пришлось как нельзя более кстати. Во-первых, у солдат не было денег, во-вторых, они боялись бродивших вокруг иберов и очень хотели укрыться за могучими стенами Нового Карфагена. Они решили, что, как только их впустят в город, они захватят его. Мятежников особенно обрадовало известие, что Силан с войском выступает из Карфагена против восставших испанцев. Теперь город остался беззащитным.

С такими приятными мыслями они вступили в Новый Карфаген. Их встретили трибуны, приветливо с ними поздоровались, и каждый пригласил к себе одного из вожаков мятежников. Восставшие сочли это за добрый знак: несомненно, в городе их боялись. Ранним утром, пока они спали, Силан действительно вышел из города, но они не знали, что войска Сципиона заняли ворота Нового Карфагена, а все их вожаки были схвачены. Ни о чем этом мятежники не догадывались и, когда утром их разбудил звук трубы, ничего не подозревая, бросились на главную площадь. Солнце уже взошло, и вот они увидели, как со всех сторон появляются вооруженные легионеры и оцепляют площадь. Они оказались в ловушке. В смятении они бросились вперед и тут на возвышении перед собой увидели Публия Сципиона, которого считали мертвым. Они окаменели.

Некоторое время Публий молчал. Наконец он заговорил. Речь его была суровой. Он назвал их предателями и изменниками,^{29} достойными самой позорной смерти. «Но я прощаю вас, — сказал он в заключение, — только зачинщиков я решил покарать без пощады».

Как только он произнес эти слова, стоявшие вокруг воины разом ударили мечами в щиты и под этот леденящий душу звон ввели вожаков восставших, раздетых и связанных, и отсекли им головы. «Грозная обстановка и развертывающиеся перед глазами ужасы навели на толпу такой страх, что никто из присутствующих не изменился даже в лице, не издал ни единого звука… все оцепенели, пораженные зрелищем. Зачинщиков мятежа, обезображенных, бездыханных, поволокли сквозь толпу, а остальным солдатам вождь и прочие начальники дали клятву, что никто больше не будет наказан. Со своей стороны, солдаты выходили по одному вперед и клятвенно обещали трибунам пребывать впредь в покорности велениям своих начальников и не злоумышлять против Рима. И так Публий искусно отвратил грозящую опасность и восстановил в своих войсках прежний порядок» (Polyb., XI, 25–30; ср. Liv., XXVIII, 24–29).