Сципион Африканский

Все считали, что Публий вернулся с правом на великолепнейший триумф (Polyb., XI, 33, 7). И Сципион, как и подобало будущему триумфатору, созвал сенат в храме Беллоны за чертой города. Там он доложил сенату о своих победах: столько-то городов взято штурмом, столько-то сдались, войска неприятеля разбиты, Испания полностью очищена от карфагенян. Из этого отцы заключили, что Публий добивается триумфа. Но они поспешили отказать ему — под тем предлогом, что он завоевал Испанию, не занимая никакой официальной магистратуры. Хотя закон был на стороне отцов, вряд ли такое решение можно было назвать справедливым. Сенат не думал о законе, посылая в минуту опасности в Испанию двадцатичетырехлетнего юношу. Теперь, когда дело дошло до награды, отцы вспомнили о законе.

Хотя сенаторы считали это объяснение безупречным с формальной точки зрения, они, видимо, очень опасались, что им придется выдержать с молодым победителем жестокую борьбу. Публий мог апеллировать к народу, которому принадлежало окончательное решение по этому вопросу. Триумф был высшей наградой полководца, и римляне не так-то легко от нее отказывались. Они боролись до последнего: бывало, что полководцы обходили квиритов в одежде смирения, а за ними шла вся их родня, которая останавливала каждого встречного и умоляла не отказывать в чести их родичу.[67] Один победитель решил въехать в город триумфатором вопреки всем запретам. Тогда народный трибун поклялся, что он, пользуясь своей властью, стащит дерзкого с триумфальной колесницы. Однако этот римлянин так давно мечтал о триумфе, что не в силах был от него отказаться. И он посадил в колесницу рядом с собой свою дочь-весталку. Уважение к непорочной деве помешало трибуну приблизиться к триумфатору, и он смирился (Cic. Pro Cael., 34; Suet. Tib., 2, 4).

Вот почему отцы приготовились к борьбе. Однако они очень плохо знали Публия, если полагали, что он способен унизиться до мелочных дрязг и просьб. Он даже словом не обмолвился о триумфе. Хотя ему и не суждено было въехать в город на триумфальной колеснице, его популярность у народа от этого ничуть не уменьшилась. Когда он выставил свою кандидатуру в консулы, его избрали единогласно. Его окружало всеобщее восторженное ликование. Люди отовсюду стекались в Рим, чтобы только взглянуть на него, словно на какое-то чудо света. Его дом с утра до ночи был полон народа. Восхищенные толпы провожали его на Форум и смотрели, как он приносит богам на Капитолии обещанную гекатомбу (Liv., XXVIII, 38).

Теперь предстояло решить вопрос о провинции. По римским законам после своего избрания каждый консул получал консульскую провинцию, то есть ему назначали область, где он должен был действовать в течение года. Обычно один консул оставался в Риме, и провинцией ему определяли Италию. Другой соответственно ехал в Испанию, в Сицилию или любую другую страну, где шла война. Когда Риму угрожала страшная опасность, оба консула вместе шли на врага, как было во время злополучной битвы при Каннах. Если же два врага с двух концов угрожали республике, оба театра войны и определялись на этот год как консульские провинции. Какие области считать консульскими провинциями, решал сенат. Консулы же распределяли их между собой жеребьевкой.

Но случай с Публием был совсем особый. Еще до его приезда из Испании все знали, что он хочет быть консулом, чтобы перенести войну в Африку. Народ привык к этой мысли и не сомневался, что Сципион теперь поедет в Африку. На этот вопрос смотрели, как на давно решенный. Но сенат думал по-другому. Он считал, что консул самовольно присвоил провинцию, которую никто ему не назначал. Коллегой его по консулату был Публий Лициний Красс. Этот молодой человек, вероятно, всего несколькими годами старше Сципиона, не стяжал себе воинской славы, но, несмотря на юный возраст, был уже верховным понтификом, то есть главой всего римского культа. Верховного понтифика выбирали на народном собрании. Должность эта была пожизненная. Для того чтобы получить столь высокое звание, требовались незапятнанная честность и знание гражданского права. Не случайно все лучшие римские юристы были понтификами. Публий Лициний Красс был человеком благородным и отличался таким знанием права и такой мудростью, что, по словам Цицерона, к нему обращались за советом по всем религиозным и мирским делам (Cic. De or., III, 134; ср. Senect., 27). Характер у него был очень властный и твердый, он отличался глубокой религиозностью и действовал всегда в соответствии со своими принципами и убеждениями.