Сципион Африканский

Этот поступок глубоко возмутил Публия. Впрочем, он не думал, чтобы карфагеняне действительно решили таким способом разорвать мир, который так долго вымаливали. Это было бы слишком подло и глупо. Он все приписывал необузданному порыву толпы, распаленной голодом: Карфаген в эту зиму испытывал нужду в продовольствии. Поэтому он направил к пунийцам послов, которые должны были им напомнить о договоре. Придя в Совет, они с обычной для римлян резкостью, ничуть не смягчая выражений, напомнили, как карфагеняне ползали в ногах у Сципиона. «Военачальник римлян и члены Совета прекрасно помнят все это, сказали послы, и с изумлением спрашивают себя, что заставило карфагенян забыть прежние речи, как дерзнули они нарушить клятву и попрать договор… Если вас постигнет поражение, к каким богам будете взывать вы о помощи? В каких выражениях станете молить победителя пожалеть вас в вашей плачевной доле? Вероломством и безумием вы, как и подобало, отняли у себя всякое право на сострадание богов и людей». Послы говорили смело и спокойно, убежденные, что их охраняет международное право. Они и не подозревали о коварном намерении карфагенян. Те не дали им никакого ответа и отпустили. Римляне отправились домой, пораженные невежливостью пунийцев, которые не проводили их до дому, как того требовал обычай. Между тем карфагеняне устроили на них засаду, дабы потопить в море людей, которые говорили столь дерзкие речи. Нападение произошло внезапно. Огромный численный перевес был на стороне врага. Вся команда погибла. Послы спаслись чудом (Polyb., XV, 1–2).

Больше оскорбить Сципиона, чем это сделали карфагеняне, было нельзя. «Это был человек слова, непоколебимого как утес»,[88] и ничто его так не возмущало, как клятвопреступление. Он немедленно выступил против карфагенян, не вступая более ни в какие переговоры, и стал брать у них штурмом город за городом. В этот-то момент, когда военачальник римлян был так разгневан, вернулся из Рима Лелий с карфагенскими послами и сообщил, что мир заключен. Теперь в руках Публия, в свою очередь, оказались карфагенские послы. Узнав о происшедшем, они приготовились к смерти, уверенные, что римлянин заставит их жестоко поплатиться за вероломство соотечественников. Но Сципион принял их с изысканной вежливостью и велел с почетом проводить домой. Причем охрану их он поручил одному из послов, только что подвергнувшемуся нападению. «Он думал не о том, чего заслужили карфагеняне, а о том, как надлежит поступать римлянам… И вот, восторжествовавши своим великодушием над тупостью врагов, он привел в уныние карфагенян и самого Ганнибала» (Polyb., XV, 4–5).

Карфагеняне, боявшиеся Сципиона, требовали, чтобы Ганнибал немедленно дал ему битву. На это сын Барки со злобой отвечал, чтобы они не лезли в его дела, он сам знает, что ему делать. Между тем Сципион находился в чрезвычайно опасном положении: он отпустил Масиниссу со всей своей конницей и теперь слал нумидийцу посла за послом, передавая, что пунийцы нарушили мир и ему срочно нужна его помощь. Если Масинисса не подоспеет, то судьба его маленького войска предрешена.

Но не так-то легко было найти нумидийца в бескрайних степях его родины. И Публий, как всегда быстро, принял отчаянно смелый план. Он бросил свой лагерь, Тунет и стремительно двинулся в Нумидию на поиски неугомонного царя. Он был убежден, что Ганнибал не станет тратить времени на захват его лагеря. Ведь его цель — не дать Публию соединиться с Масиниссой. Он не ошибся: Ганнибал двинулся за ним на запад. Сципион был уже возле Нарагарры. Ганнибал стал лагерем поблизости.

По всегдашнему своему обыкновению Ганнибал послал лазутчиков, которые должны были подробно осмотреть неприятельский лагерь, а также рассказать Ганнибалу, что представляет собой римский военачальник. Пуниец любил знать в точности, с кем он имеет дело. Лазутчики проникли в лагерь Публия, но их тотчас же схватили и привели к полководцу. Они ждали себе жесточайшего наказания, но вместо того римский вождь дал им в провожатые трибуна и велел провести их по всему лагерю. Когда они воротились, Публий спросил, все ли они хорошо осмотрели. Получив утвердительный ответ, Сципион дал им денег на обратный путь и велел возвращаться к Ганнибалу. Пуниец был изумлен до глубины души. «Пораженный великодушием и отвагой римлянина, Ганнибал воспылал страстным желанием говорить с Публием» (Polyb., XV, 5).

Он послал в римский лагерь послов, прося Сципиона о личном свидании. Один римский историк даже передает, что он сам явился в римский лагерь в одежде посла (Liv., XXX, 29). Публий отвечал, что уведомит Ганнибала, когда ему желательно будет с ним увидеться. Тяжело было гордому Ганнибалу дожидаться, пока римский военачальник соблаговолит назначить ему аудиенцию.^{39}